Изучение обстоятельств кадровых перемещений среди директоров советских промышленных предприятий в послевоенный период представляет определенный научный интерес. Во многом это связано с тем, что после Великой Отечественной войны именно директорскому корпусу пришлось самостоятельно заниматься решением проблем адаптации промышленности к условиям мирного времени.

Общее планирование производственных процессов, изменение организационной структуры предприятий, вопросы закрепления и привлечения квалифицированной рабочей силы, изучение и использование производственного опыта военного времени и даже согласование номенклатуры выпускаемых изделий – все это в середине 1940-х гг. в значительной степени находилось в компетенции директоров предприятий .

С одной стороны, «капитаны советской индустрии» были наделены широкими властными полномочиями, с другой – возрастала их ответственность. Неэффективное руководство предприятиями грозило директорам серьезными служебными последствиями – ведь оно негативно сказывалось на всей экономике.

Вместе с тем современные исследователи зачастую склонны объяснять смещение ряда директоров крупных промышленных предприятий в послевоенный период исключительно политическими и идеологическими причинами. В исторической литературе нередко встречаются утверждения, что в ходе политических кампаний позднего сталинизма старый, прошедший войну директорский корпус был подвергнут жестким преследованиям со стороны властей.

В отставку под различными предлогами (а на самом деле – по политическим мотивам) были отправлены многие директора крупных промышленных предприятий. Так, об управленцах в промышленности, павших жертвой послевоенных политических кампаний, в основном – антиеврейских чисток, много писал известный российский историк Г.В. Костырченко2 . На имевшие место преследования и репрессии в отношении директоров предприятий военного времени указывает челябинский историк Л.В. Шубарина .

Другой челябинский историк А.Н. Федоров утверждает, что «хищения, взятки и растраты были весьма распространены в то время, и крупные руководители редко лишались из-за них своих должностей, разве что в ходе политической кампании» .

Насколько справедливы эти и им подобные утверждения, можно судить на примере отставки Николая Семеновича Чумичева, возглавлявшего в конце 1940 – начале 50-х гг. Уральский завод тяжелого машиностроения (Уралмашзавод) в г. Свердловске. Уралмашзавод занимал особое место в народном хозяйстве СССР, входил в число крупнейших предприятий советского машиностроения: в годы IV пятилетки он выпускал от 25 до 33% всей продукции системы Министерства тяжелого машиностроения СССР5 . О значительных властных полномочиях директора можно судить по его роли в организации перехода к выпуску гражданской продукции в 1944–1948 гг.6 . Поэтому пример с Н.С. Чумичевым можно считать достаточно показательным. В ноябре 1947 г. Герой Социалистического Труда, генерал-майор инженерно-танковой службы Борис Глебович Музруков, восемь лет руководивший Уральским заводом тяжелого машиностроения, получил назначение директором строившегося в Челябинской области предприятия по производству оружейного плутония – комбината № 817. Решение о переброске Б.Г. Музрукова в систему Первого главка явилось неприятной неожиданностью для Министерства тяжелого машиностроения СССР, в структуре которого находился Уралмашзавод.

Перед последним в то время стояли весьма сложные и ответственные задачи по значительному увеличению выпуска уникального оборудования для предприятий черной металлургии, нефтяной, цементной и угольной промышленности, и успех их выполнения во многом зависел от компетентности руководства завода. Замены Б.Г. Музрукову министерство не видело не только среди руководящих и инженерно-технических работников предприятия, но даже среди директоров других заводов отрасли. Острая нехватка кадров вынудила Минтяжмаш, более шести лет бессменно возглавляемый Николаем Степановичем Казаковым, устремить взор в сторону «смежных» министерств и ведомств. В поле зрения министра и его заместителя по кадрам попал директор Красноярского паровозостроительного завода «Красный Профинтерн» Николай Семенович Чумичев.

Этот завод ранее находился в ведении Минтяжмаша и лишь с недавнего времени вошел в систему «родственного» Министерства транспортного машиностроения СССР, а потому директор завода был хорошо знаком возглавляемому Н.С. Казаковым министерству. Под руководством Н.С. Чумичева «Красный Профинтерн» с успехом выполнил значительную программу по производству тяжелых металлургических кранов и другого металлургического оборудования, освоил выпуск паровозов7 . Реакция Ивана Исидоровича Носенко, только что назначенного министром транспортного машиностроения СССР, была вполне предсказуемой: он выступил категорически против перевода Чумичева на работу в систему тяжелого машиностроения, решительно встал на защиту ведомственных интересов, аргументируя свою позицию тем, что Красноярский паровозостроительный завод находится в первоначальной стадии строительства и с уходом Н.С. Чумичева окажется «в исключительно тяжелом положении».

Кавалер орденов Ленина и Трудового Красного Знамени 42-летний Николай Семенович Чумичев уже более 6 лет успешно возглавлял завод и имел все полагавшиеся директору крупнейшего в Красноярске завода регалии: являлся членом райкома, красноярских горкома и крайкома ВКП(б), депутатом краевого Совета депутатов трудящихся. За высокие деловые качества Н. С. Чумичев пользовался особым расположением первого секретаря крайкома ВКП(б) Аверкия Борисовича Аристова. Руководитель не только сделал Чумичева членом крайкома партии (в отношении руководителя машиностроительного гиганта в этом не было ничего необычного), но ввел его в состав высшего органа партийногосударственной власти края – утвердил членом бюро крайкома ВКП(б) .

Возражения И.И. Носенко не остановили руководство Минтяжмаша, которое начало активно зондировать возможность «приобретения» Н.С. Чумичева. В споре между министерствами важно было выяснить мнение местного руководства, а именно – первого секретаря крайкома А.Б. Аристова. Как руководитель края Аверкий Борисович был заинтересован в ритмичной работе «Красного Профинтерна» не менее, а может быть, даже более, чем министр Носенко. Вместе с тем А.Б. Аристов отлично понимал, на какой участок работы планируется перебросить Чумичева. Кандидату технических наук Аристову, работавшему в годы войны секретарем Свердловского обкома ВКП(б), часто приходилось решать вопросы, так или иначе связанные с производственной деятельностью Уралмашзавода, и он прекрасно был осведомлен о значении этого завода в советской индустрии.

Как и требовалось от партийного руководителя, А.Б. Аристов сумел подняться над узковедомственными и личными интересами во благо страны и дал согласие на назначение Н.С. Чумичева директором Уралмашзавода.

Переход Аристова на сторону Минтяжмаша позволил руководству последнего перейти от предварительных согласований к решительным действиям и вынести кадровый вопрос на рассмотрение высшей партийной инстанции – Секретариата ЦК ВКП(б). Представлявший противоборствующую сторону министр И.И. Носенко своего мнения не изменил. Несмотря на это, отдел Управления кадров ЦК дал лаконичное заключение: «т. Чумичев Н.С. для работы директором Уральского завода тяжелого машиностроения им. Орджоникидзе подходит». В итоге 8 марта 1948 г. увидело свет принятое путем опроса постановление Секретариата ЦК ВКП(б) об освобождении Н.С. Чумичева от обязанностей директора Красноярского паровозостроительного завода и его утверждении директором Уралмашзавода12. Однако уже спустя год над головой директора Уралмашзавода начали сгущаться тучи. В мае 1949 г. начальник Управления МГБ по Свердловской области П.Г. Дроздецкий проинформировал партийные инстанции о существовавшей на заводе практике приписок к выполнению плана.

К проверке поступившей информации подключились промышленно-транспортный отдел Свердловского горкома ВКП(б) и бригада статистического управления Свердловской области. В ходе проверок выяснилось, что в погоне за выполнением плановых показателей директор Н.С. Чумичев приказывал заводскому ОТК составлять акты приемки о качественном изготовлении и испытании всех запланированных машин вне зависимости от того, были ли закончены работы по их сборке и испытанию. Договориться с начальником ОТК завода Гиммельманом для Чумичева не составило никакого труда, а с заместителем Гиммельмана вышла загвоздка: К.Г. Козлов принялся возражать против незаконного оформления актов. Принципиальный Козлов был вызван к директору «для внушения и разъяснения». Как потом признавался К.Г. Козлов, «немного понервничали, потом, наконец, я понял, чего хочет от меня директор и мы договорились». В результате ОТК начал составлять акты на незаконченные (неготовые) машины (таких актов было большинство), а в областное статуправление регулярно в первых числах месяца стала поступать информация о выполнении заводом плана на 100%.

В беседе с горкомовскими работниками Чумичев подтвердил существование такого порядка и принялся доказывать, что он позволяет добиться повышения ритмичности производства, а также значительно увеличить производительность труда в сборочных цехах. По мнению Чумичева, работники сборочных цехов, видя акты приемки ОТК незаконченных машин, начинали прилагать усилия по завершению работ, чтобы не подводить себя, ОТК и директора. Заведующий промышленно-транспортным отделом горкома И.И. Семененко в записке на имя первого секретаря Свердловского обкома и Свердловского горкома ВКП(б) В.И. Недосекина дал аргументации директора завода однозначную оценку: «Конечно, обоснование тов. Чумичева в защиту и оправдание такого незаконного оформления актов ОТК рассчитано на наивных людей».

Бригада горкома установила, что сборочные цеха часто простаивали из-за несвоевременной и некомплектной подачи деталей для сборки машин, а создания видимости ритмичности производства Чумичев добивался тем, что часть изготовленной сверх плана продукции в декадные отчеты не включалась, и завод отчитывался ею в те декады, когда с выполнением плана возникали проблемы.

Кроме того, Н.С. Чумичев издал приказ, которым была определена стадия готовности машины для оформления акта приемки ОТК и занесения ее в документацию о выполнении плановых показателей. Согласно приказу машина считалась готовой, если она была собрана и опробована. Такие производственные операции как демонтаж, исправление брака, отделка, окраска, доукомплектование, упаковка шли вне плана и из области производства были переданы в сферу реализации продукции. Разумеется, работы по доведению машин затягивались, ибо последние считались принятыми и были включены в заводскую отчетность.

Заодно подобный порядок объективно способствовал выпуску бракованной продукции. Вывод завотделом горкома был решительным и категоричным: «Допущенные антигосударственные приемы директором Уралмашзавода тов. Чумичевым при отчетах о выполнении государственного плана требуют партийного осуждения и немедленного искоренения. Считаю, что вопрос о поведении тов. Чумичева заслуживает обсуждения на бюро городского комитета ВКП(б)».

Бригада статуправления в ходе проверки состояния учета и отчетности по производству на Уралмашзаводе также выявила «факты грубого нарушения инструкций о порядке оформления приемки готовой продукции, факты приписок в государственной отчетности о выполнении плана по производству». Так, акт о приемке стана «400» был подписан в мае, а работы по нему были фактически завершены лишь в июле. Работы по экскаваторам, якобы изготовленным в мае, проводились в течение июня, причем у одного из экскаваторов на момент подписания акта ОТК была готова только нижняя рама18. В отличие от южного соседа, челябинского секретаря А.А. Белобородова, свердловский секретарь В.И. Недосекин имел опыт работы на производстве, мало того, именно на Уралмаше, куда он пришел еще в период строительства завода в 1929 г. На предприятии Недосекин прошел путь от мастера до начальника цеха, одновременно закончил три курса вечернего отделения факультета особого назначения на Уралмашзаводе при Свердловском машиностроительном институте; в августе 1938 г. перешел на партийную работу, в годы войны, как и Белобородов, возглавлял облисполком.

Потому он мог самостоятельно разбираться в вопросах промышленного производства, не опираясь исключительно на второго секретаря либо промышленный отдел обкома. Недосекин счел, что вопрос о приписках на Уралмашзаводе заслуживает рассмотрения на заседании бюро обкома, а не горкома, как предлагал завотделом Семененко. В решении бюро обкома от 2 августа 1949 г. констатировалось, что только по экскаваторному производству в 1948 г. приписки незаконченной продукции в стоимостном выражении перевалили за 6 миллионов рублей, а за первое полугодие 1949 г. всего по заводу было приписано продукции на сумму более 58 миллионов. За первое полугодие 1949 г. актами были оформлены 60 буровых установок, 34 экскаватора и 80 других машин, работы по которым в действительности не были завершены.

«Такой негосударственной практике способствовали угодники директору завода начальник планово-производственного отдела Пекаревич и начальник ОТК завода тов. Гиммельман», – указывалось в постановлении. Недосекин, в отличие от Белобородова, с директором завода не церемонился: решением бюро обкома «за допущение противогосударственной практики, выразившейся в приписках к месячным планам незаконченной производством продукции», Н. С. Чумичеву был объявлен выговор с занесением в учетную карточку.

Чумичева предупредили, что если в дальнейшем он допустит «подобного рода непартийное поведение» и не наведет «большевистский порядок» в производстве, то будет снят с поста директора и привлечен к более строгой партийной ответственности. Аналогичные взыскания получили начальник планово-производственного отдела Уралмашзавода Пекаревич и начальник ОТК Гиммельман. Секретарю парткома завода М. Г. Овсянникову было указано, «что он допустил беспринципность в партийном контроле над хозяйственной деятельностью администрации, принизил в партийной организации испытанный большевистской партией принцип критики и самокритики, воспитания у коммунистов непримиримости к недостаткам, проглядел противогосударственную практику приписок».

Как позже сообщал в обком секретарь Орджоникидзевского райкома ВКП(б) г. Свердловска В.И. Лесных, после решения бюро обкома Чумичев провел работу по устранению указанных в решении недостатков. На руку директору завода были технико-экономические показатели, с которыми предприятие закончило 1949 год: была досрочно выполнена годовая программа, к декабрю завод выполнил пятилетний план по объему производства; неплохие результаты были достигнуты по сверхплановым накоплениям и снижению себестоимости продукции. Были освоены новые виды машин и оборудования – рельсобалочный и трубопрокатные станы, шагающий экскаватор, новая буровая установка и др.; план по жилищному строительству был перевыполнен.

Однако на беду Чумичева в ЦК ВКП(б) стало известно о незаконном расходовании им государственных средств. Решением бюро Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) в феврале 1950 г. Н.С. Чумичеву был объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку22, и хотя ему удалось сохранить партбилет, это решение окончательно «подкосило» его позиции как директора машиностроительного гиганта.

Учитывая наличие двух партвзысканий, Свердловский обком не стал рекомендовать Н.С. Чумичева ни в новый состав обкома ВКП(б), куда он ранее входил, ни даже в члены Свердловского горкома ВКП(б) и депутаты Свердловского областного совета депутатов трудящихся, что в совокупности можно было расценить как утрату политического доверия. Кроме того обком партии во главе с В. И. Недосекиным принялся собирать материал на Чумичева. Из Красноярска была запрошена характеристика на него как бывшего директора завода «Красный Профинтерн».

Первый секретарь Красноярского крайкома ВКП(б) С.М. Бутузов в марте 1950 г. прислал в Свердловск в целом негативный отзыв. Хотя Чумичев характеризовался как требовательный руководитель и «неплохой организатор» в период строительства и ввода завода в эксплуатацию, Бутузов отметил его грубость при обращении с подчиненными, что он мало считался с мнением низовых руководителей, к запросам трудящихся относился нечутко, а завод под его руководством в 1946–1948 гг. план по выпуску паровозов не выполнял и имел большие убытки.

В 1950 г., несмотря на выполнение производственной программы по валовой и товарной продукции, Уралмашзавод не справился с планом по номенклатуре изделий: по шагающим экскаваторам план был выполнен на 66,7%, по металлургическим кранам – на 42,8, по кузнечно-прессовому оборудованию – на 22,1%. Завод изготовил и поставил Министерству нефтяной промышленности СССР 158 бракованных нефтебуровых установок, что потребовало на устранение брака значительных материальных затрат. Решение Совмина о проектировании и изготовлении 135 мощных нефтебуровых установок «Уралмаш-2» выполнено не было.

Позиции Чумичева ослабили также проблемы с опытными образцами бронетранспортера и артиллерийского самохода24. Министр тяжелого машиностроения СССР Николай Степанович Казаков, тремя годами ранее с боем отстоявший назначение Н.С. Чумичева директором Уралмашзавода, был вынужден согласиться с его отставкой, признав, что «в руководстве заводом т. Чумичев допустил серьезные ошибки». В министерстве решили направить Николая Семеновича на руководство не столь крупным заводом как Уралмаш. Отдел машиностроения ЦК ВКП(б) в лице его заведующего И.Д. Сербина, а также заместитель председателя Совета министров СССР А.И. Ефремов, тоже поддержали отставку Чумичева25. Сам Н.С. Чумичев, вызванный в отдел машиностроения ЦК, ожесточенного сопротивления не оказал и со своей участью был полностью согласен.

В итоге, несмотря на претензии к нему со стороны обкома и министерства, наличие серьезных партвзысканий, постановление Секретариата ЦК ВКП(б) от 5 марта 1951 г. о смене директора Уралмашзавода было оформлено как рядовое кадровое решение: «Принять предложение министра тяжелого машиностроения т. Казакова: а) об освобождении т. Чумичева Н.С. от обязанностей директора Уральского завода тяжелого машиностроения им. Орджоникидзе Министерства тяжелого машиностроения; б) об утверждении т. Виноградова К.К. директором Уральского завода тяжелого машиностроения им. Орджоникидзе, освободив его от обязанностей директора Ново-Краматорского машиностроительного завода им. Сталина Министерства тяжелого машиностроения»26. В. И. Недосекин после отставки Н. С. Чумичева поспособствовал со своей стороны очищению его личного дела от анкетных данных, которые могли бы воспрепятствовать его новому назначению. Решением бюро Свердловского обкома ВКП(б) от 27 марта 1951 г. с него был снят выговор с занесением в учетную карточку за приписки. В апреле того же года Н. С. Чумичев был утвержден директором строившегося в г. Николаеве Южно-турбинного завода. В этой должности он проработал без малого шесть лет, при нем завод был пущен в эксплуатацию и приступил к выпуску газотурбинных установок, в первую очередь, для судов военно-морских сил.

В завершение следует сказать, что в настоящее время преждевременно и весьма самонадеянно делать какие-либо заключения об отставках среди директорского корпуса как результате каких бы то ни было политических кампаний. Н.С. Чумичев был русским по национальности, в связях и контактах с обвиняемыми в политических преступлениях замечен не был, однако эти обстоятельства отнюдь не избавили его ни от претензий со стороны местных и центральных властных структур, ни от партийных наказаний и отставки. Выявленные обстоятельства смещения с должности Н.С. Чумичева вынуждают признать, что эта отставка была обусловлена исключительно народнохозяйственными интересами, ошибками и недостатками директора в руководстве предприятием и «коррупционной составляющей».

Источники не зафиксировали какого-либо идеологического либо политического подтекста. Таким образом, существующие в историографии широкие обобщения относительно чисток в директорском корпусе несколько, на наш взгляд, преждевременны.

Необходимо тщательное исследование каждого отдельного случая подобного рода.

А.В. Сушков