Инновация как нововведение, обеспечивающее качественный рост эффективности продукции, требует особых качеств от агента инновационной деятельности. Представляется, что одним из наиважнейших качеств среди прочего будет способность надлежащим образом использовать знание. Последнее подразумевает не только прагматичное отношение к результатам интеллектуальной деятельности, но и способность безошибочно принимать верные решения на основании универсального знания. Эту способность Аристотель называл рассудительностью (phronēsis) и отводил ей одну из самых важных ролей в своей практической философии. Рассудительность – это то, что делает человека способным успешно достигать собственных блага и пользы (EN 1140a24–28) [1, с. 176].

При этом достигаемые через принятие верных решений благо и польза не относятся к частным вещам, но касаются жизни в целом. Как нам следует это понимать? Вероятно это следует понимать так, что рассудительный способен видеть пользу выбираемой вещи не только в данных условиях, но и вне таковых, то есть способен усматривать безусловную пользу. Но как это возможно? Ведь на протяжении всей VI книги Аристотель неоднократно заявляет, что область принятия решений – это место вариативных сущностей, то есть таких сущностей, начала которых могут быть такими и инакими. Как возможно производя выбор в такой области ухватить нечто, что является безусловным благом или же полезно во всяком случае? Эти вопросы указывают на нетривиальность аристотелевского понятия phronēsis, о которой мы уже упомянули в начале статьи.

С нашей точки зрения, эта нетривиальность сводится к тому, что рассудительность обладает амбивалентным характером. С одной стороны, она имеет дело с частным (единичным), с другой стороны – с общим (универсальным). Поскольку рассудительность «связана с человеческими делами и с тем, о чем можно принимать решение» (EN 1141b8–9) [1, с. 182], а любое принятие решений касается последней данности (EN 1142a24), постольку рассудительности имеет дело с частным. «И не только с общим имеет дело рассудительность, но ей следует быть осведомленной в частных [вопросах], потому что она направлена на поступки, а поступок связан с частными [обстоятельствами]. Вот почему некоторые, не будучи знатоками [общих вопросов], в каждом отдельном случае поступают лучше иных знатоков [общих правил] и вообще опытны в других вещах» (EN 1141b14–18) [1, с. 182]. Сказанное разъясняется следующим примером: «Так, если, зная, что постное мясо хорошо переваривается и полезно для здоровья, не знать, какое [мясо бывает] постным, здоровья не добиться, и скорее добьется [здоровья] тот, кто знает ), что (постное и) полезное для здоровья [мясо] птиц» (EN 1141b18–21) [1, с. 182].

Из вышесказанного ясно, что рассудительный имеет дело скорее с единичными вещами, нежели с универсальными. Другими словами, рассудительный не может напрямую применять универсальное знание к единичным предметам, поскольку они существуют в разных онтологических плоскостях. Поэтому Х.-Г. Гадамер, сравнивая рассудительность с герменевтикой, отмечал, искусство понимания и интерпретации так же как и рассудительность вынуждена иметь дело с единичными обстоятельствами, ибо нет и не будет универсального понимания, которое можно было бы применять напрямую к каждой частной ситуации [2, с. 351]. Необходимость осведомленности в единичных обстоятельствах не освобождает рассудительного человека от потребности в знании общего (to katholoy), кафолического.

Для чего рассудительному универсальное знание, если, это знание на практике показало свою ограниченность? Обычно кафолическое в рассудительности понимают как универсальные правила и нормы, которые могут быть применены на практике в частных условиях. Вероятно, эта в целом правдоподобная интерпретация исходит из аристотелевского понятия практического силлогизма, в котором одна посылка универсальная, другая – частная, а вместо итогового умозаключения выступает поступок. При таком ходе толкования действительно возникает модель, в которой знание транслируется беспрепятственно и без изменений от общего к частному, трансформируясь в поступок. Но это не единственный способ представления этого процесса, и возможно не самый верный. Дело в том, что если следовать предложенной логике, выходит, что единичное – это частный случай универсального, то есть осведомленность о том, что мясо птицы полезно для здоровья является результатом знания о том, что для здоровья полезно постное мясо. Но ведь эта связь не является необходимой, более того, вполне допустимо, что в своих действиях более успешным будет как раз тот, кто владеет частным знанием. Выходит рассудительный может и не знать универсального правила, но, будучи осведомленным в частном, способен добиваться собственного блага. В таком случае следует задаться вопросом, какова же тогда роль кафолического в практической философии?

Как объяснить причины практической успешности рассудительного человека при не осведомленности его в кафолическом? На эти вопросы мы не сможем ответить до тех пор, пока не поймем со всей отчетливостью в чем состоит специфика кафолического в практической философии Аристотеля. Возможно роль и смысл кафолического в практической философии станут нам яснее, если мы узнаем какова его роль в других частях философии Аристотеля и чему оно противостоит там. Ближе всего к обсуждаемой нами проблеме стоит кафолическое в эстетике. Об этом свидетельствует первостепенность чувственного восприятия, опыта и памяти в формировании эстетического кафолического. Все эти моменты имеют место и в связи с рассудительностью. Так, Аристотель отмечает, что молодые люди могут быть геометрами, но не могут быть рассудительными, поскольку не имеют опыта (EN 1142a11–15). Далее он относит рассудительность к особому виду чувства (EN 1142a23–30). Вместе с тем очевидно, что кафолическое рассудительности нельзя отождествлять с кафолическим, полученным из опыта, поскольку последнее имеет каждый человек, но не каждый считается рассудительным.

В поисках уникальности кафолического рассудительности Д. Девере предлагает обратиться к III книге «Никомаховой этики», где Аристотель отделяет точные и самодостаточные науки от неточных и не самодостаточных: «О точных и самодостаточных [знаниях, или] науках, например о правописании, не может быть решения, ибо мы не сомневаемся, как следует писать, но о том, что зависит от нас и не всегда бывает одинаково, мы принимаем решения, например о том, что связано с искусством врачевания или наживания денег…» (EN 1112a33–b4) [1, с. 102]. Девере полагает, что в этом фрагменте наиболее явно противопоставляется теоретические и практические науки. Главное отличие заключается в том, что теоретические науки дают такие правила и нормы, которые можно без труда применять к частным случаям, а практические не способны вырабатывать такие нормы. Так, выучившись однажды правописанию его можно применять затем не испытывая осложнений, поскольку правила не меняются от случая к случаю. Поэтому можно сказать, что в теоретических науках знание частностей мы получаем вместе с универсальным знанием.

В практических же науках все обстоит иначе [4, p. 493]. Девере отмечает, что в то время как кафолическое в теоретическом философии является точным знанием, а частное, напротив, страдает от неточности, в практической философии кафолическое несет на себе печать неточности, а частное знание лишено этого недостатка. Это связано с предметом практической философии, на котором Аристотель специально останавливается в начале «Никомаховой этики». Там он отмечает, что «давать любое [определение] поступкам лучше в общих чертах и не точно…, ведь во всем, что связано с поступками, их пользой [и вредом], нет ничего раз и навсегда установленного» (EN 1103b34–1104a5) [1, c. 80]. Таким образом рассудительность имеет дело с областью, где «нет ничего раз и навсегда установленного», поэтому в этой области невозможно выработать безусловные правила и нормы, поскольку они меняются в зависимости от ситуации. Так как сам предмет практической философии требует общих и неточных формулировок, кафолическое рассудительности не может дать полное и точное знание, в отличие от кафолического эпистемы. Итак, кафолическое в практической философии, обладая универсальным характером, тем не менее, не может претендовать на точность и определенность, поскольку область его применения постоянно «плывет». Что тогда мы должны понимать под универсальностью кафолического в данном контексте? Ответ на этот вопрос мы можем найти в следующем замечании Е. В. Орлова: «Рассудительность связана с практическими силлогизмами, а они в качестве первой посылки требуют универсальных посылок. Возможное предположение состоит в том, что софия-мудрость дает рассудительности первые посылки практических силлогизмов.

Однако, если это и так, то лишь в редких случаях. Ибо в большинстве случаев в качестве первых посылок практических силлогизмов принимаются общепризнанные и вероятные посылки, а не истинные и необходимые; а ведь софия-мудрость имеет дело с истинным, а не общепризнанным» [3, с. 124]. Таким образом, кафолическое рассудительности представляет собой общепризнанное или же вероятное знание, которое призвано отразить условные нормы и правила. Применение этих норм на практике может столкнуться с рядом сложностей и привести в конечном итоге к их коррекции или к полному переиначиванию. Поэтому кафолическое в данном контексте можно понимать как универсальное лишь условно.

Завершая рассмотрение рассудительности и кафолического в практической философии Аристотеля, важно отметить следующее. Специфика кафолического рассудительности так или иначе осознается современными исследователями и отражена в литературе, однако есть все основания полагать, что это осознание не в полной мере было применено к практическому силлогизму Аристотеля и характеру его связи с рассудительностью. Общим местом является утверждение о том, что вывод из посылок практического силлогизма не следует необходимым образом (т. е. даже при наличии «правильных» посылок действие может не последовать), и о том, что вторая посылка представлена единичным термином. Однако на сложность перехода от правила к его применению в единичных обстоятельствах редко обращают внимание. В этой связи показательно следующее заключение: «…применение некой универсальной нормы (на языке Аристотеля: “правильного логоса”) к частной ситуации в практическом силлогизме Аристотеля происходит аналогично применению универсального знания к частным случаям» [3, с. 300]. Иначе говоря, правила вывода в практическом силлогизме не отличаются от правил вывода в доказательном силлогизме. С этим нельзя не согласиться когда речь идет о единичных обстоятельствах «подчиняющихся» общепризнанному знанию. Однако если мы имеем ситуацию, в которой вероятные посылки не могут предоставить нам правил подведения, ведущих к успешной деятельности, то требуется нечто иное нежели простой практический силлогизм. В такой ситуации возникает потребность в практическом поиске. Следовательно, интерпретация рассудительности через практический силлогизм имеет серьезные ограничения, так как она упускает из виду наиважнейший момент принятия решения, который невозможно объяснить через практический силлогизм

Литература

1. Аристотель. Соч.: В 4 т. М.: Мысль, 1983. Т. 4.

2. Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики / Пер. с нем., общ. ред. и вступ. ст. Б. Н. Бессонова. М.: Прогресс, 1988.

3. Орлов Е. В. Философский язык Аристотеля. Новосибирск: Изд-во СО РАН, 2011.

4. Devereux D. Particular and Universal in Aristotle’s Conception of Practical Knowledge // Review of Metaphysics, № 39 (March 1986). P. 483–504.

А.А. Санженаков