Отражение социально-бытовых проблем Ирбитского мотоциклетного завода в протоколах заседаний первичной организации ВКП(б) (1942–1945 гг.) | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Отражение социально-бытовых проблем Ирбитского мотоциклетного завода в протоколах заседаний первичной организации ВКП(б) (1942–1945 гг.)

Всесоюзный проект по созданию «Истории фабрик и заводов» стал примером систематической комплексной работы по воссозданию индустриального прошлого страны, призванной в деталях представить среду обитания класса-гегемона, обосновать его вклад в развитие страны в производственном и идеологическом плане.

Традиция изучения истории отдельных предприятий укоренилась и на Урале, традиционно рассматриваемом как индустриальный оплот нового строя. Интерес к истории фабрик и заводов получил новый импульс в связи с переходом к рыночной экономике, потребовавшим внимания к качеству представления предприятий потенциальным партнерам, в том числе за счет опубликования материалов, посвященных истории их развития как единых социальноэкономических комплексов.

При работе над книгами, посвященными истории предприятий Урала и Сибири, важными источниками информации – массовыми и полностью «покрывающими» изучаемые периоды – выступают протоколы собраний первичных организаций КПСС. Даже в годы Великой Отечественной войны партсобрания с надлежащим оформлением их протоколов проводились достаточно регулярно. Особое место КППС, в том числе ее архивов, в Советском государстве предопределило как полноту комплектования последних, так и высокий уровень сохранности материалов .

Важность партийных протоколов для воссоздания истории ныне существующих предприятий существенно возрастает в связи с изменением источниковой базы исследований в контексте политических, социальных и технологических изменений 1990-х гг.3 В ходе приватизации и изменения форм собственности трансформировались органы управления предприятиями, существенно снизилась роль министерств и ведомств. На смену годовым отчетам пришли краткие протоколы заседаний советов директоров и общих собраний акционеров. Из «информационного поля» выпали документы общественных организаций (КПСС, ВЛКСМ, ВЦСПС), а также отчеты в вышестоящие инстанции, позволявшие заполнить пробелы в массивах организационно-распорядительной документации текущих архивов предприятий либо органов управления на местах.

В условиях высокой текучести персонала, использования различных форм занятости (в том числе неофициальной), сокращения численности и снижения квалификации сотрудников подразделений кадров образовались существенные лакуны в системе кадрового учета. Парадоксально, но наиболее сложной задачей при подготовке истории предприятий является ныне – в связи с резким сокращением источниковой базы исследований – написание разделов, посвященных 1990-м гг. Обращение к протоколам собраний первичных организаций КПСС, находящимся на хранении в бывших партийных архивах, приобретает таким образом особое значение.

Протоколами фиксировались не только ход обсуждения актуальных проблем, но и действия по доведению до низовых организаций «линии партии», то есть доминировавшей идеологической доктрины с акцентом на проведение актуальных кампаний. Протоколы, представляемые в качестве отчетных документов вышестоящим органам, служили основаниями для оценки эффективности (либо неэффективности) работы партийных комитетов, а следовательно, должны были содержать как позитивные, так и негативные оценки, критику отдельных недостатков, подлежавших преодолению по «партийной линии». Притом что партийные собрания, их повестки и предполагаемые дискуссии готовились заблаговременно, в протоколах находили отражение вопросы, действительно волновавшие членов партии (в случаях проведения открытых собраний – и трудовых коллективов в целом), в том числе связанные с критикой партийно-хозяйственного руководства. Специфика протоколов состоит в том, что они были нацелены на выявление недостатков и проблем, а также путей их преодоления, с использованием потенциала партийных организаций. В выступлении на закрытом партийном собрании в августе 1943 г. военный представитель на Ирбитском мотоциклетном заводе (далее – ИМЗ) Минин отмечал: «Основным недостатком в работе партбюро и, в частности, парторга Тищевского является отсутствие критики и самокритики.

Критика была зажата. На собраниях и совещаниях не было крепких зубастых выступлений. Все на заводе было подчинено Полевскому [Директору. – А.К.], в том числе и Тищевский <…>. Коммунисты не чувствовали поддержки со стороны парторга, люди боялись высказываться и переживали все в себе»4 . Отметим, что чем уже был круг участников мероприятий, тем выше был уровень доверия между ними, тем жестче звучала критика. Не случайно в постановлении одного из партийных собраний говорилось: «Предупредить коммунистов парторганизации о том, что разглашение решения и обсуждений, проводимых на закрытых партсобраниях, – есть нарушение партийного долга коммуниста, а также и коммунисты будут привлекаться к строгой партийной ответственности».

В протоколах заседаний партийного бюро зачастую звучали оценки, которые на общих (особенно открытых) партийных собраниях смягчались либо сглаживались. В личном общении люди старшего поколения и бывшие члены КПСС весьма противоречиво отзываются о партийных собраниях, в которых они принимали участие. Спектр оценок широк – от некоторой ностальгии («хотя бы там встречались и обсуждали проблемы») до полного неприятия («пустая трата времени»). Участники собраний при обсуждении острых вопросов как социального, так и производственного плана четко различали свои роли, две собственные идентичности. С одной стороны, они являлись работниками предприятий и занимали в их структуре совершенно определенные места в соответствии со штатными расписаниями.

С другой стороны, будучи членами партии, они рассматривали себя в несколько иной системе координат. Несомненно, иерархичность присутствовала и во втором случае, но при включении и иных индикаторов – партийного стажа, вида деятельности (рабочий, ИТР), общественной активности, репутации среди коллег и т.п. Решение вопросов по «партийной линии» предполагало доминирование идеологических мотивов, достижение целей неформальными путями, в том числе с использованием средств психологического давления; порой – вопреки логике технологических процессов и с нарушением инструкций.

Предполагалось, что руководители должны были выступать на партийных собраниях прежде всего как коммунисты, с идейных позиций; соображения иерархии и подчиненности, присущие бюрократической системе управления, нивелировались. К примеру, тов [арищ] Бобман [Сотрудник или руководитель отдела снабжения – А.К.] предъявлял претензию коллеге: «Тов [арищ] Требушной [Член партийного бюро и начальник моторного цеха. – А.К.] подходит к рабочим не как коммунист, а как директор»6 . Попытками рассуждать «как директор» и оценивать при этом ситуацию «как коммунист» не создавался, увы, стереоэффект восприятия, но порождались новые противоречия.

Какая из сторон личности побеждала, зависело от обстоятельств и конкретной ситуации, в которой находился руководитель либо любой другой член партии. Протоколы заседаний бюро и общих (как открытых, так и закрытых) собраний первичной партийной организации ИМЗ наряду с воспоминаниями заводчан и публикациями в СМИ стали основой для написания ряда статей, посвященных истории завода в годы Великой Отечественной войны.

В этих публикациях рассмотрены процессы становления нового предприятия и формирования его кадрового состава, вопросы социального обеспечения и бытового обслуживания работников предприятия, технологии производства мотоциклов и возникавшие проблемы с обеспечением должного качества выпускаемой продукции.

В протоколах партийных собраний нашли отражение вопросы об отношении к детскому труду, использовании труда военнопленных, взаимоотношениях приезжих и местных жителей, причинах текучести кадров и дезертирства; о стремлении рабочих к возвращению по окончании войны к местам прежнего проживания. Анализ протоколов партийных собраний опровергает их распространенную оценку как строго формализованного и бюрократизированного исторического источника. Содержание этих документов позволяет использовать их при восстановлении истории не только конкретных предприятий, но и истории повседневности; переосмыслить (или разнообразить) наши представления о советском обществе как о монолитной массе граждан, разглядеть пеструю палитру мнений, живые образы конкретных людей.

Ценность документов на традиционных материальных носителях заключается, в частности, в том, что в них порой отражена работа над содержанием, присутствуют следы правок, свидетельствующих о ценностных ориентациях авторов либо о воздействии механизмов самоцензуры. Свидетельством того, что не все высказывания коммунистов находили отражение в протоколах собраний, а их итоговые тексты редактировались, является пример правки, внесенной в протокол партийного собрания ИМЗ уже после создания машинописного экземпляра.

В октябре 1942 г. директор завода В.Н. Полевский весьма откровенно высказался по поводу сложностей с выполнением плановых заданий, обусловленных некомплектностью оборудования, полученного с эвакуированных из Москвы и Харькова предприятий. Поскольку его оценки показались слишком жесткими, из окончательного варианта протокола была вымарана целая фраза о том, что новый завод был составлен «из отходов и отбросов оборудования»; в усеченном виде выступление директора выглядело весьма позитивно.

Притом что В.Н. Полевский был директором с 30 декабря 1941 г. по 26 июля 1943 г., о нем нет упоминаний в изученных нами воспоминаниях ветеранов предприятия, а в протоколах партийных собраний период его руководства подвергается жесткой критике. Предметом дискуссий на партийных собраниях стал вопрос об эффективности и целесообразности использования детского труда. Если в воспоминаниях ветеранов предприятия труд подростков рассматривался, в основном, в положительном контексте как школа жизни, посильное участие в борьбе с агрессором, освоение рабочих специальностей и формирование кадрового резерва9 , то в протоколах партийных собраний нашли отражение и иные взгляды.

При обсуждении результатов работы завода в 1942 г. руководитель моторного цеха Требушной говорил: «Пора закончить с таким положением, что завод простаивает. По причинам, то из-за керосина, то из-за кислорода, то из-за дров. Директор сказал, что в феврале с выполнением плана дело будет более благополучно для моторов, но я пока никакого улучшения не вижу. <…> Кадры в моторном цехе подобраны неправильно, очень много детей <…> дети не могут выпускать качественной продукции, имеется большое количество брака». Требушного поддержал Деменков: «В цехе мотор [ов] неблагополучно с кадрами, у нас в цехе детский сад, с которым мы должны работать. Как только 5 часов, в цехе остаются только мастера и несколько рабочих, а весь детский сад уходит – попробуй с такими кадрами выполнять норму. Дети несерьезно относятся к работе. Когда кто-нибудь из них поломает станок, спросишь его, зачем он поломал станок, а он отвечает: «Это не я, он сам поломался».

Мы должны были побольше набрать в цех местных работников. С качеством продукции у нас неблагополучно»10. Николаев: «…А с какими кадрами нам приходится работать? Наши кадры – дети, которым голубей гонять и играть с кроликами. С ними мы должны работать, обучать их, а мы с ними не работаем»11. Райская оппонирует: «У нас есть в цехе инструкторы, которые обучают рабочих на протяжении 3–4 месяцев, в результате получаются хорошие работники, а в цехах моторов учат 5–6 месяцев и у него хороших кадров не выходит, а это говорит о том, что людей там плохо обучают.

Требушному некогда заниматься, неверно говорит т [оварищ] Требушной, что дети не могут работать, очень часто можно встретить среди детей хороших работников. В рамном цехе кадрами занимаются и там дети хорошо осваивают работу». Парторг Тищевский: «Тов [арищ] Требушной парень неплохой, но он не занимается вопросами воспитания кадров, не готовит специалистов, он говорит, что у него много детей и с ними трудно выполнять программу, у него есть тенденция избавиться от детей. Это, конечно, неверно. Если дети плохо работают, в этом виноваты руководители. Из ребенка можно сделать и хорошего работника и плохого, в зависимости от того, как ты его будешь воспитывать, чему будешь учить». После разгрома гитлеровских войск под Москвой многие специалисты стали готовиться к реэвакуации, однако в марте 1942 г. СНК СССР принял, вопреки ожиданиям, решение об оставлении завода в Ирбите; более того, приказом Наркомата среднего машиностроения предприятию была установлена программа выпуска в 15 тысяч мотоциклов в год, на выполнение которой завод не смог выйти до самого конца войны.

Если на предприятиях, которые предполагалось вернуть к местам прежней дислокации, необходимо было нейтрализовать психологию «временщиков» лишь на некоторое время, то в случае с ИМЗ идею о возвращении необходимо было «похоронить», что на фоне постоянного оттока специалистов удавалось с большим трудом, ибо стремление к возвращению в Москву лишало работников стимулов к работе и провоцировало снижение исполнительской дисциплины. Парадокс ситуации заключался в том, что не справившихся снимали с должностей, после чего они возвращались на постоянное место жительства, в Москву. О порочности такой системы «наказаний» не раз говорилось на партийных собраниях. Особой остроты дискуссия достигла после назначения в июле 1943 г. нового директора А.М. Макарова, с именем которого связывают выход завода «из прорыва».

На отчетно-выборном собрании резкой критике подверглось прежнее руководство завода, а работа партийной организации была признана неудовлетворительной. В одном из выступлений на закрытом партийном собрании говорилось: «Нужно было отметить, что у нас работа оценивается так: чем хуже работник работает, тем скорее он уедет в Москву. Началось с главного инженера завода Ломанова. Он развалил всю работу завода, его сняли с работы и направили в Москву. Начальник моторного цеха Телков – завалил работу моторного цеха – сняли с работы и отправили в Москву. Таких примеров можно привести десятки. Начальником коробки скоростей был Горкин, он с работой не справился, его назначили заместителем главного технолога. Наш народ так и ориентируется: чем хуже буду работать, тем скорее уеду в Москву.

Следствием этого явилось то, что мы бездельников превозносим, а того, кто хорошо работает – не замечаем»15. Эту точку зрения поддержал новый директор завода: «Правильно говорил Харитонов, что у нас создалась такая система «чем хуже будешь работать, тем скорее попадешь в Москву». У нас есть и такие руководители, которые позанимали уютные уголки и работают спустя рукава. Директору надо помочь выявить таких руководителей. Мы имеем много незаметных, но толковых работников, их нужно выявлять, поощрять».

Показательна дискуссия вокруг волновавшей заводчан жилищной проблемы. В выступлении на партсобрании представителя горкома партии говорилось: «Вопрос быта – это серьезный вопрос, им нужно немедленно заниматься и создать рабочим нормальные условия, а то многие рабочие живут или под лестницей, или на веранде, или в сарае, или просто во дворе. Нужно развить индивидуальное строительство, только не такое, о каком думал инженер вашего завода Матвеев. Однажды явился к нам человек с портфелем и заявил, что он, инженер мотозавода, имеет интересный проект, просил принять, рассмотреть. Мы его приняли, и он нам представил проект домика на колесах, который в любой момент можно прицепить к паровозу или вагону и уехать вместе с домиком в Москву. Домик довольно комфортабельный.

Мы сказали т [оварищу]. Матвееву: сверните свой проект и никому не показывайте. Этот факт тоже обойден вниманием со стороны партийной организации. Товарищи должны понять, что завод никуда из Ирбита не уедет, так что надо думать не о домике на колесах, а о более капитальных строительствах. Мы должны усиленно работать и помогать фронту, ведь нас после войны спросят, что мы делали два года пребывания в Ирбите, а мы что скажем, – изготовляли по полмотоцикла в месяц. После войны будем думать о переездах, а сейчас не время заниматься этим вопросом.

Будет, безусловно, такое положение, что часть людей отзовут, но это будет опять-таки потом, а не сейчас. Нужно работать так, чтобы когда нас спросят, что мы делали, нам не пришлось краснеть. Нужно создать условия для рабочих, пора заняться строительством жилых домов, чтобы люди жили в человеческих условиях».

Отметим, что даже получение жилых помещений не решало проблемы – необходимо было сделать заветные «метры» пригодными для проживания. Помимо ремонтов, производимых порой собственными силами, выделенные помещения необходимо было отапливать. С учетом продолжительности зимнего периода на Урале проблема имела всесезонный характер. Весь процесс – от заготовки дров до их транспортировки ложился на плечи заводчан и предполагал выделение транспорта, расход топлива, отрыв персонала, техники либо конского поголовья от выполнения производственной программы.

Стремление же дирекции минимизировать участие в этой работе воспринималось вышестоящими органами как «политическая близорукость». По сути все социально-бытовые проблемы перекладывались руководством города на предприятия, вынужденные решать их в том числе за счет использования не по прямому назначению выделенных производственных мощностей, сырьевых ресурсов, финансовых средств и кадров. Только использование «внутренних резервов», обходных маневров, а также директивных, силовых, и добровольно-принудительных методов либо энтузиазма заводчан, позволяло минимизировать издержки централизованной системы распределения ресурсов и поддержать на минимально необходимом уровне жизнедеятельность предприятия. На одном из партийных собраний развернулась дискуссия между директором завода А.М. Макаровым и представителем горкома ВКП(б) Дорофеевым. Макаров: «Вопрос с дровами. Нельзя превращать завод в собес.

Нужно прямо сказать, что дровами завод всех не обеспечит, общественные организации неправильно ориентируют народ, заявляя, что дрова даст завод. В первую очередь дадим стахановцам, затем командному составу и семьям военнослужащих. У нас 3000 рабочих, если каждому дать по кубометру, то нужно 3000 кубометров, где мы их возьмем. Талоны на дрова будем давать после того, как начальники цехов дадут списки. Вывозить дрова всем не будем. У нас одна лошадь и она много не вывезет». Представитель горкома ВКП(б) Дорофеев возразил: «Дрова – это очень важный вопрос. Макаров неправильно ориентирует народ. Установка обкома партии такова, что завод должен обеспечить народ дровами. Бросить коллектив на произвол судьбы нельзя.

Где рабочие возьмут сами себе дрова? Когда они имеют на это время? Ведь они работают по 12–18 часов в сутки. Могут ли они заниматься еще дровами. О чем думает Федорович [председатель профсоюзного комитета – А.К.], ведь он специально призван на то, чтобы обслуживать рабочих»18. Участник собрания технолог Костомаров предложил вполне традиционный способ решения проблемы: «Нет такого положения, из которого нельзя было бы выйти, которого не решили бы умные мозги. Можно дать рабочим водку на вывозку дров, и мы за эту водку сумеем вывезти дрова».

Более того, Костомаровым была отмечена необходимость не только доставки дров, но и их охраны от расхищения. «С дровами получается так, что мотозавод – школа воровства. Вопрос с дровами настолько обострился, что надо понести большую ответственность. Привозят к нам дрова, но они полностью не используются – потому что их растаскивают из-за отсутствия сараев»20. Иерархия распределения продовольствия и предметов первой необходимости нашла отражение в карточной системе, ориентированной на значимость тех или иных категорий работников для выполнения производственной программы.

К привилегированным категориям принадлежали стахановцы, статус которых не гарантировал однако легитимности привилегий и гармонии в коллективах, ибо вызывал недовольство как со стороны рядовых рабочих (другие работают больше, но стахановцами не считаются), так и со стороны самих стахановцев (воспользоваться привилегиями они зачастую не могли).

В выступлении начальника литейного цеха Бобмана отмечалось: «О стахановском движении могу сказать, что стахановцы есть, но этой работой никто не занимается. Мы не знаем, кого считать стахановцем. Многим рабочим торжественно выдали стахановские книжки, в которых было написано, что стахановцы получат разные продукты: водка, папиросы, мыло, капуста, картошка и т.д., а на самом деле по этим книжкам ничего не дают. Нужно было в этих книжках указать, когда будут выдаваться эти продукты, в этом году или в будущем. Тов [арищ] Крамер говорит, что можно выдать продукты, а когда рабочие приходят в магазин, Маруся отменяет распоряжение директора. Нужно сейчас же исправить такое положение, не нужно заниматься надуваловкой»21. В отчетных докладах парторганизации приводились данные, анализ которых вполне можно использовать для оценки степени благополучия и удовлетворенности трудящихся решением бытовых проблем, – показатели уровня трудовой дисциплины, текучести кадров, сведения о количестве работников, страдавших дистрофией, и т.п.

В октябре 1943 г. по итогам обсуждения на партийном бюро ИМЗ доклада главного бухгалтера завода Тарасова «О состоянии трудовой дисциплины и табельного учета на заводе» было приято постановление, в котором отмечалось: «Состояние трудовой дисциплины на заводе явно неудовлетворительное. Невзирая на энергичную борьбу с прогульщиками и дезертирами, которая ведется на протяжении 21 месяца юр [идическим] бюро завода и отделом кадров (710 законченных и 88 незаконченных дел, а всего 798 дел) по линии чисто судебной репрессии, борьба эта, в конечном итоге, положительных результатов не принесла, так как волна прогулов не только не спала, а наоборот, поднялась. Так, например, если в феврале сего года было 28 судебных дел, то в сентябре число их дошло до 59, т. е. свыше чем 100%.

Что же касается случаев дезертирства с завода, то число их дошло в июне с. г. до 27 и даже после распространения на ИМЗ закона от 10 сентября 1943 г., Указа Президиума Верховного Совета СССР от 28 июля 1941 г. и Инструкции СНК СССР от 3 января 1942 г. о подсудности дел о дезертирстве уже не Народному суду, а Военным трибуналам, все же в сентябре было 18 случаев дезертирства, что означает, что с ИМЗ через день почти был побег в сентябре»22. При обсуждении проблем табельного учета проблема дезертирства была поднята вновь. Овчаренко: «С дезертирами неблагополучно, передача дел в суд задерживается, и имеются случаи покрывательства. <…> Сейчас у нас много ремесленников, которые зиму работали и сейчас они собираются бежать. Необходимо принять решительные меры в отношении ремесленников». Михайлов: «У меня из цеха сбежало два человека, подал дело в юр [идическую] часть, результатов нет, и меры не принимаются. У меня есть предложение отбирать у ремесленников паспорта»23. Поскольку с наступлением весны количество дезертиров возросло, предлагалось ввести дополнительные санкции, ограничить возможности передвижения граждан.

При рассмотрении стимулов к труду в военное время отмечалось, что работа на предприятии являлась так или иначе источником получения материальных благ, и дезертирство с завода могло быть спровоцировано, помимо тяжелых условий труда, еще и дефицитом продовольствия, суровыми условиями проживания и т.п. Даже с учетом того, что война – экстремальное время, сопряженное с объективным ограничением потребления, работниками завода отмечалось, что многие проблемы коллектива были связаны с недостатками организации снабжения. Заместитель директора Лапин формулировал предельно четко: «В отношении материально-бытового обслуживания притупилась чуткость.

Многие все списывают на войну, во всем виновата война. Нет обуви – война, нет одежды – война, нет материалов – война, нет дров – война…»24. Социально-бытовые проблемы, вызывавшие нарекания рабочих и выносимые на обсуждение партсобраний, были вполне традиционными – заработная плата, продовольствие, жилье, гигиена и санитария (туалеты, питьевая вода, душ, баня, прачечная, парикмахерская, сушильные шкафы, смена постельного белья, дефицит мыла, борьба со вшами), одежда и обувь (пошив и ремонт), ремонт жилых помещений (стройматериалы, печные работы, остекление, покрытие крыши) и т.п. Лишь к концу войны актуализировались вопросы организации профилакториев и детских летних лагерей. Обилие проблем не вызывает удивления, ибо они являлись обычными как для военного, так и для мирного времени.

Пожалуй, в годы войны перечень их расширился, а острота обсуждения микшировалась поправками на условия военного времени. Но сам факт обсуждения и попыток решить эти проблемы делает честь руководству и общественным организациям завода. Положительной оценки заслуживает и тот факт, что попытки списать все на войну и экстремальную ситуацию не всегда находили поддержку руководства и не использовались в качестве предлога для ухода от ответственности за создание трудящимся приемлемых социально-бытовых условий. Поддержание социальной инфраструктуры на минимально допустимом уровне рассматривалось как необходимое условие выполнения возраставших производственных заданий.

Рассмотрение социально-бытовых условий жизни населения представляется нам важной частью изучения истории повседневности в годы Великой Отечественной войны. Изучение истории уральского тыла позволяет отчасти преодолеть пропагандистские клише, адекватно оценить сложности военного периода. Анализ же производственной деятельности предприятия в условиях, когда заводчане и члены их семей существовали на грани физического выживания, способствует осмысленной и рациональной оценке их вклада в обеспечение фронта техникой и достижение Великой Победы.

А.П. Килин


Комментировать


восемь × 2 =

Яндекс.Метрика