В понятие «народная книга» входят как элементарные подражания фольклорным образцам, механические заимствования и лубочные переложения, так и литературные произведения, созданные на основе художественного и идейного переосмысления фольклора различных жанров. Выдающиеся художественные произведения, созданные писателями различных стран («Симплициссимус», «Легенда об Уленшпигеле», «Кому на Руси жить хорошо»), условно можно назвать «народными книгами»: принадлежа великой литературе, они доброй своей частью обязаны фольклору и в какой-то степени для народа написаны. С творческой историей «народных книг» связано такое явление в литературе, как стилизация. Термин «стилизация» употребляется обычно в отрицательном смысле, как обозначение литературной второсортности, неудачного подражания, внешнего фольклоризма. Однако подобное однозначное толкование этого термина неправомерно. Стилизация далеко не всегда приводит к отрицательным результатам.

Сказки Пушкина и «Песня про купца Калашникова» тоже из области литературной стилизации. Стилизация есть частный случай идейной и художественной интерпретации фольклора. Литературная стилизация заведомо предполагает отступление от подлинника, использование фольклорной поэтики в определенных эстетических целях. В фольклоре уже были выработаны определенные принципы исторического, художественного, социального отражения действительности, которыми литература не могла не дорожить. Великие художники, не пренебрегая приемами стилизации, используют фольклор для решения важнейших проблем литературной теории, художественной практики, в целом национальной культуры.

Литература всегда взаимодействовала с фольклором, прислушивалась к голосу народа, но прислушивалась поразному, к тому же народ и его поэзия не составляли чегото единого, раз навсегда данного. В разные исторические периоды, на разных этапах жизни народа и всей нации взаимодействие это обретало качественное своеобразие, менялось — переходило от полного слияния с фольклором к поглощению фольклорных форм, к растворению фольклорных традиций в литературе. К тому же и сам фольклор не всегда охотно шел на сближение с литературой. Особенно народный эпос, в силу свойственной ему специфики (устойчивость содержания, стиля и поэтики), крепко держится за свою художественную самостоятельность, неприкосновенность формы. Если эпос и проникает в «богатырские поэмы» и в повести XVIII и начала XIX века, то эпические богатыри чувствуют себя в окружении условных средневековых рыцарей и сентиментально-романтических героев довольно стесненно, не как в родном доме. Иными словами, былевой эпос оказывает наибольшее сопротивление литературной стилизации, он с трудом поддается подражаниям.

Отсюда некоторое недоумение и поэтов и теоретиков литературы и даже недовольство их по поводу былинного гиперболизма, былинной поэтики. Так, Державин, крупнейший поэт XVIII столетия, усматривал в былинах явную «нелепицу», «варварство» и даже «грубое неуважение к женскому полу». В них нет, по словам поэта, «ни разнообразия в картинах, ни в стопосложении», они «одноцветны и однотонны». В них «господствует гигантеск»1. Подобного же мнения о былинном стиле придерживались в начале XIX века русские фольклористы и филологи (Цертелев, Грамматин, Калайдович). Даже появление классического сборника Кирши Данилова не поколебало сомнений в художественных достоинствах и в исторической достоверности народного эпоса. Грамматин писал о сборнике: «Большая часть сих песен или повестей, писанных стихами, особливо те, в которых прославляется Владимир, суть не что иное, как простонародные русские сказки, и наполнены самыми нелепыми вымыслами (…). Кто б ни был сочинитель сих сказок, но он должен быть без всяких познаний, особливо в древней истории своего отечества; следы испорченного вкуса и самого уродливого воображения повсюду видны в его сочинениях. Хотя он писал и не в средних веках, но все они дышат духом сих варварских времен, которых грубость и жестокость вселяют к ним отвращение»1. При таком взгляде на народный эпос естественно возникало стремление эстетически «улучшить» былины, привить им изящный вкус, устранить одноцветность и однотипность картин, сделать более легким сам слог. Одной из самых распространенных форм литературной стилизации эпоса в конце XVIII и начале XIX веков являлись так называемые переработки и подражания. Литературное подражание всегда включало личный элемент, произвольное отношение к подлиннику. Русские поэты XVIII и начала XIX века постоянно обращались к былинам, к их сюжетам и поэтике, не забывая «оставаться самими собой».

Такое вольное подражание вполне отвечало эстетической теории и художественной практике сентиментализма и романтизма. Подражать — «значит руководствоваться в действиях своих оригинальными образцами и переносить красоты подлинников в свои произведения свойственным себе образцом». В той же статье «О подражании», откуда взяты приведенные строки, составленной по Батте и опубликованной в 1806 году в одном из сборников Петербургского педагогического института, содержится следующее требование, обязательное для подражателя: «Главнейшая должность подражателя состоит в том, чтоб произведение свое сделать занимательным, изящным и доставить зрителям удовольствие; чтоб не быть копиистом, но возвышать красоту подлинника, сколько позволят его силы»1 2. Стремление улучшать фольклор, перерабатывать его, создавать свои «богатырские» былины и сказки показательно и для классицистов (Державин), и для сентименталистов (Карамзин), и для романтиков (Жуковский).

В данном случае всех их объединяет влияние просветитель^ ской философии и рационалистической эстетики. Наиболее значительной проблемой в связи с эпосом в поэзии начала XIX века оказалась проблема народного стихосложения или «русского размера». Поэты экспериментировали именно в этой области, создавали в подражание эпическим песням свои «народные» поэмы и баллады, написанные русским народным вольным стихом. Сама идея тонического стиха не была новой. К нему обращались Тредиаковский и Радищев, Капнист и Державин, затем Пушкин и Лермонтов. «Поэтому для нас всегда будет интересно сравнивать данный тип стиха с тем замечательным идеалом, который был создан для этого стиха Пушкиным» ‘. Но была еще романтическая теория Гердера, обращавшая внимание на национальное своеобразие каждого народа в отдельности и на богатое этнографическое содержание народной поэзии. Для русских романтиков был важен сам факт древности эпических песен * 2. Отсюда их стремление опереться на эпос в решении эстетических и социальных проблем. В поисках самобытности, исторических основ русской народности романтики обращаются прежде всего к эпосу и к преданиям, как самым верным источникам, свидетельствующим об отечественных нравах и национальном самосознании.

Стилизация служит поискам славяно-русского колорита, восстановлению героической старины, реставрации прошлого. «Илья Муромец» H. М. Карамзина, «Добрыня» Н. А. Львова, «Бова» А. Н. Радищева, «Льоша Попович» и «Чурила Пленкович» Н. А. Радищева — все эти поэмы написаны в подражание эпосу. Фактической основой для большинства «богатырских поэм» служил не народный эпос, сохранившийся в устном бытовании и вошедший в сборник Кирши Данилова, а его литературные репродукции, в частности «Сказка о славном и храбром богатыре Илье Муромце и Соловье-разбойнике» из «Повествователя русских сказок» (1787) Таким образом, многие «богатырские поэмы» суть стилизация стилизации. Эта вторичная стилизация даже у видных поэтов, не говоря уже об их третьеразрядных подражателях, не сближает литературу с фольклором, а еще более отдаляет от него. Поэты-сентименталисты и поэты-романтики по-прежнему остаются в плену собственных концепций, мерят фольклор на аршин своей эстетики, тривиальной народности. В былинных богатырях Карамзина и Жуковского очень много от лирического «я» их создателей. Это прежде всего сентиментальные герои, склонные к утонченным эмоциям, к нежной любви и рефлексии. В. Г. Белинский очень метко сказал о субъективной природе стилизаторства: писатели никогда не сложат народной сказки, «подделка всегда останется подделкою, из-за зипуна всегда будет виднеться ваш фрак»1 2.

Для большинства писателей XVIII века важен не сам фольклор как большое и содержательное искусство, отражающее народное мировоззрение, а его отдельные стилистические приемы, соответствующие заранее спланированной литературной конструкции. Даже песни Сумарокова, испытавшие фольклорные влияния, сближаются с народной лирикой лишь по самым общим признакам. Народная песня помогает Сумарокову стать самобытным. Но бациллы рационализма тут же убивают в его песнях и романсах естественные эмоции, фольклорный реализм. Наряду с эстетикой рационализма, классицистической и просветительской, в XVIII веке была выдвинута философская концепция, ставившая превыше всего естественные чувства, эмансипацию человеческой личности (Гердер, Руссо, Радищев) С этой предреалистической теорией связано понимание фольклора как источника познаний внутреннего мира народа. У Радищева фольклор становится средством углубленной характеристики крестьянского мировоззрения, народной нравственности, социальных эмоций. Екатерина II тоже обращалась к фольклору, писала сказки и песни в фольклорном стиле и делала это вполне серьезно, пытаясь разобраться в тайнах национального характера. В результате она пришла к выводу, сводившему основные свойства русского национального характера к «образцовому послушанию». Некоторые основания для подобных суждений давал сам фольклор — пестрый, неоднородный, противоречивый. Наивно думать, что в фольклоре заложены только прогрессивные тенденции. Просветители многое берут из фольклора, но и многое отрицают в нем.

Воевал с фольклором не один Буало. С разных позиций отрицались и признавались народная поэзия и народные обряды. Радищев услышал в фольклоре совсем другие ноты, отнюдь не свидетельствующие о «послушании», Фольклор для Радищева — это и вольные бурлацкие песни, и злободневные крестьянские толки, и исторические предания, и скорбные причитания. Иначе говоря, Радищев обращает внимание на социальную сущность фольклора и его потенциальные возможности. К тому же им учитывалась реальная практика исторической жизни народа. Народная история знала не только «тишайших» крестьян, но и выдвигала бунтарей, предводителей крестьянских восстаний (Разин и Пугачев). В народе издавна были сокрыты энергия протеста и социальный оптимизм. По полноте и яркости раскрытия этих внутренних сил народной жизни «Путешествие из Петербурга в Москву» можно назвать самой «народной книгой» XVIII столетия. Не случайно в ней есть целые главы, написанные в стиле самого фольклора.