Поэтическая стилевая традиция Пушкина | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Поэтическая стилевая традиция Пушкина

А.С. Пушкин

А.С. Пушкин

Для уяснения большей исторической плавности, беспрерывности в освоении собственно поэтической стилевой традиции Пушкина можно обратиться не только к лирике, но и к более крупным формам. Здесь, конечно, особенно интересно рассмотреть наиболее совершенную и последнюю поэму, тематически перекликающуюся с оставленным прозаическим замыслом. В «Медном Всаднике» законченно воссоздан тот важнейший исходный замысел, который, как мы хотели показать, не мог найти себя должным образом в «Арапе Петра Великого».

Здесь успех полный, адекватность идеи исполнению абсолютная. Контрастность судьбы этих двух пушкинских «петриад» очень выразительно открывает, как различие между особыми задачами в прозаическом и поэтическом начинании причинно обусловливает и резкое различие следствий, т. е. незавершение в одном случае и завершение в другом.

Как установило советское пушкиноведение, существует теснейшая связь между наиболее совершенной поэмой Пушкина и непосредственно вплотную ей предшествующим замыслом нового стихотворного романа с выдержанной «онегинской строфой». От него остался лишь начальный отрывок, условно названный позднее «Езерский», с несколькими черновыми вариациями (часть этого материала в более обработанном виде была затем напечатана Пушкиным в «‘Современнике» под названием «Родословная моего героя»). Были споры о том, что именно в работе над романом предшествовало написанию поэмы, так как черновые элементы того и другого, перекрещиваясь, не поддаются скрупулезно точной датировке, которая обязательна для бесспорного ответа на этот вопрос.

Но сейчас нам важно прежде всего другое: самый факт теснейшей связи замыслов, их взаимное переливание друг в друга — и то, что в окончательном виде «Медный Всадник» решительно отличается от романа об Езерском (он же Зорин, Рулин, Волин). Обнаруживаемое с поверхности различие — резкое убывание «родословной» темы, вообще того жгуче личного «домашнего интереса к истории», которым Ю. Тынянов характеризует Пушкина-романиста. Уже в черновиках «Езерского» поэт бракует такой, например, выпад: Мне жаль, что шайка торгашей дворянство преж<них> дней (Лягает) в плоских эпиграммах…

Не будем множить примеров того, как уже в «Езерском» поэт круто усмиряет свои подобные попытки полемически заостренного самоутверждения. Он оттесняет их в более им подходящую, более прикладную сферу творчества вроде эпиграмм и иных полемических стихов. Тем более решителен Пушкин в таком ограничении, когда он, умудренный опытом «Арапа», непосредственно приступает к теме Петра Великого с достойным ее масштабом «государственной мысли историка» (говоря словами самого поэта из статьи «О народной драме»). Так, сразу же отстраняется мелькнувшее в одном из черновиков упоминание того, как Булгарин пытался «отучить» поэта от «слабости безвредной» к своим предкам.

Пушкин буквально жесток в отбрасывании превосходных стихов — потому только, что они уже заслоняют иную суть задачи. В сюжете покинутого прозаического романа личной «линии» арапа было отдано предпочтение перед воссозданием государственной линии Петра и преобразований: последняя, как мы замечали, уводила вглубь от стиля «анекдота» (если воспользоваться несколько односторонним, но метким определением «Пиковой дамы», данным Белинским). Здесь наоборот: непосредственное осмысление и утверждение великой национальной и народной темы оказывается прямо нетерпимым и ко всему собственно личному и к «анекдотическому», могущему измельчить замысел и нарушить цельность его решения.


Комментировать


− три = 2

Яндекс.Метрика