Статья посвящена постоянно возникающей в истории факта напряженности в отношениях России и Запада. Во втором десятилетии ХХ1 века эта проблема вновь актуальна. В этой ситуации, как это имело место в истории уже не раз, Россия вспоминает о своём коллективном бессознательном – самой ранней традиции, а именно, восточной традиции. Ключевые слова: Россия как тип цивилизации, западная цивилизация, Восток, глобализация, диалог, вызов, русофобия, ментальность, цивилизационная идентичность, вестернизация, ориенталистский дискурс, евразийство.

Современный человек весьма политизирован. События, связанные с Украиной, усилили политизацию. Но политика это только надводная часть айсберга, поскольку существует еще подводная его часть: это то, что связано с цивилизацией и отношениями между цивилизациями, постигаемыми, в отличие от политики, в больших исторических длительностях. Эти отношения определяют политические страсти, которые могут внезапно вспыхнуть и так же внезапно угаснуть. Дело еще в том, что цивилизационный уровень не всегда полностью осознается. Поэтому все, в конечном счете, сводится к политике и осмысляется на уровне политики, т.е. в кратких длительностях времени. Интересно рассмотреть современную Россию или Россию в новой реальности в больших длительностях исторического времени, которые специфичны для истории цивилизации.

То, вокруг чего сегодня кипят политические страсти, сформулировал недавно убитый в Киеве писатель и журналист Олесь Бузина, имея в виду именно цивилизационный уровень. Выступая в 2009 году на Лихачевских чтениях, проходящих ежегодно в соответствии с указом нашего президента «Об увековечивании памяти Д.С. Лихачева», он сказал, что уникальность украинского вопроса заключается в том, что эта страна возникла на стыке трех цивилизаций: русской православной, западноевропейской католической и восточной мусульманской. Поскольку Олесь был литератором, то он очень красиво развил свою мысль: «Когда сегодня, проезжая по Крыму, я вижу минареты в татарских селах, то воспринимаю это как «дыхание» мусульманского юга. Когда во Львове захожу в греко-католический собор святого Юра, то воспринимаю его как зримый знак нависшей над Украиной «длани» Запада. В Киеве, проходя через ворота Киево-Печерской лавры, возвращаюсь на святую Русь» [1]. Сегодня становится очевидным, что кое-что в этом суждении О. Бузины уже неактуально.

Но дело не только в этом. Украину как славянский народ О.писатель рассматривает в отрыве от российской цивилизации, а, следовательно, он размышляет все таки на уровне политики. Украина для него чтото внешнее, инородное и не входящее в российскую цивилизацию. Этот вывод сделан в духе тех настроений, которые ныне распространены на Украине. Но проблема заключается еще и в том, что пограничье, на котором настаивает Олесь применительно к Украине, актуально не только по отношению к Украине, но и по отношению к России. Если это учитывать, то разрыв Украины с Россией можно оценивать совсем по-другому, то есть как уже иной вариант пограничья. Россия как тип цивилизации находится между двумя суперцивилизациями (Востоком и Западом). А отношения между ними далеко не всегда гармоничные и стабильные. Вот и сегодня можно констатировать изменения. Сегодня Россия заметно поворачивается к Востоку. Все чаще мы стали вспоминать, что, оказывается, существует Китай. Кого-то это радует, а кого-то пугает. Все мы хотели бы диалога между цивилизациями. Но этому мешают барье Однако ы и вызовы.

В последнее время мы сталкиваемся с одним из таких вызовов. Украинский вопрос снова выстроил в ряд наших, (конечно, не врагов, а недоброжелателей) многие западные государства, а точнее, правящую элиту этих государств. Так и хочется задать вслед за А. Пушкиным вопрос («Иль нам с Европой спорить ново?» [2]), который прозвучал в стихотворении поэта 1831 года «Клеветникам России». Поэт отреагировал на русофобию французских парламентеров и журналистов, занявших в конфликте между Россией и Польшей сторону Польши. Многое, что в истории уже имело место, повторяется. На политический уровень прорывается то, что формировалось и накапливалось столетиями. Что это? Это четко сформулировано еще в 20-е годы немецким философом Эрнстом Трельчем. Он писал о нарциссическом комплексе великих культур. В том числе, Запада. Э. Трельч отмечает, что великие культуры понимают в сущности лишь самих себя [3]. И этот факт многое объясняет. В истории складывается образ того или иного народа. Создается он не самим этим народом, а объединяющимися другими народами. Понятно, что такой образ далек от адекватности. Мы это сегодня не только наблюдаем, но и ощущаем. Таким образом, самым существенным уровнем вызова будет не политический и ментальный, а самый определяющий цивилизационный вызов.

От него, собственно, зависит и вызов в его политических и ментальных формах. Этот вызов определяет контакты между разными народами. Мы, русские, давно ощущаем вызов со стороны Запада. Но дело не в только в ощущении, но и в его осознании. Произошло это не сегодня и не вчера. Россия – самостоятельный тип цивилизации. В этом все дело. Это вполне самостоятельная по отношению к Западу система. Это вопрос нашего коллективного выживания, коллективной идентичности, то есть цивилизационной идентичности. Более того, именно в России это осознание было превращено в предмет особого научного направления. Первым это осмыслил в России, а, в общем, и в мире Н. Данилевский, книга которого есть результат прозрения по поводу причин расхождения между Россией и Западом.

Именно в русско-турецкой войне это вышло на поверхность. Это осознание подхватил Шпенглер. А системности придал Арнольд Тойнби., последователей которого сегодня очень много. Вот и мы постоянно на эту тему дискутируем. Все работают над тем, как преодолеть нарциссический комплекс цивилизаций, как пробиться к адекватному пониманию друг друга. Вакханалия информационной и гибридной войны обостряется именно в результате этого непонимания. И что же, все были рады открытию Н. Данилевского? Да, нет, конечно. Даже в самой России его назвали националистом.

Даже В. Соловьев выступил с критикой философа. Конечно, возникает вопрос: если Россия сделала свой цивилизационный выбор, то когда это в истории произошло? Была ли сначала сформулирована идея ее типа цивилизации? Или это осознание произошло не сразу? Да и то, что она сложилась и начала развиваться как цивилизация дело длительного времени. Наверное, здесь нужно упомянуть и киевского митрополита Иллариона, и князя Владимира, которому сегодня в России спешат возвести памятник, может быть, Александра Невского, склонного предпочесть близость с кочевниками, нежели с латинянами. Возможно, следовало бы назвать автора идеи о «третьем Риме» инока Филофея, а затем Хомякова и даже Чаадаева, которому вдруг показалось, что Россия это совсем не цивилизация, а что-то вроде дикого поля. Надо сказать, что ХIХ век это особое столетие в истории цивилизационного самосознания русских. Об этой исключительности ХIХ века в русской истории, кстати, хорошо говорит Н. Бердяев в своем сочинении о русской идее. Очевидно, что этот список «архитекторов» российской цивилизации можно продолжать. Но вот что касается Н. Данилевского, то он заслуживает того, чтобы о нем остановиться более подробно. Напомним, что его сочинение начинается как журналистское эссе, посвященное агрессии Турции, направленной против России. Он обратил внимание на один факт, что все великие европейские державы под разными предлогами пытались помешать развитию России и, соответственно, искали способ унизить ее, противостоять ее национальным интересам. Кому нужен сильный соперник? Это и сейчас сохраняется. Эти страны и создали негативный образ России.

В соответствии с этим образом Россия предстает, как формулирует Н. Данилевский, колоссальным завоевательным государством, беспрестанно расширяющим свои пределы, а, следовательно, угрожающим спокойствию и независимости Европы. Турцию в этой войне поддерживали Англия, Франция и даже Сардинское королевство. Тут, конечно, неплохо было бы обсудить вопрос о том, почему Россия, утверждая себя как особый тип цивилизации, сделала еще и второй выбор: она предпочла стать империей и до сих пор не может этот комплекс преодолеть. Вот этот имперский комплекс очень мешает сегодня перейти на новый уровень развития российской цивилизации. Все дело в том, что на сохранение и возрождение этого имперского комплекса работает много факторов и, прежде всего, разумеется, международный фактор. То, что в свое время обозначилось во время русско-турецкой войны, прорывается в сознание фаустовского человека и сегодня. Если бы не эта установка, Турция в середине ХIХ века не рискнула бы объявить России войну. Сходство с современностью очевидно. Разве могло случиться варварство в Одессе, если бы Киев не ощущал поддержку Запада?

Да и во время второй мировой войны Гитлера тоже можно было остановить раньше, если бы не срабатывал созданный на Западе образ России. Так, в политике получает выражение тот вызов, что существует во взаимоотношениях между разными цивилизациями. Но история не сводится исключительно к отношениям между Россией и Западом. Современная ситуация в России, пожалуй, связана с тем, что происходит заметный поворот к Востоку. Конечно, это можно истолковать как реакцию на неприятие Западом сегодняшней России. Но это было бы неверно Происходит активизация и прорыв на политический уровень застарелого цивилизационного нарциссизма Запада, с одной стороны; а с другой стороны, есть выход в сознание того комплекса русских, который существовал всегда, но находился на положении бессознательного (может быть, коллективного бессознательного). Это обстоятельство обязывает вспомнить то, что говорили отечественные пророки в прошлом. Так, Ф.М. Достоевский писал, что русский человек не только европеец, но и азиат [4]. Один из ключевых вызовов в мировой истории, не перестающий о себе давать знать и обостряющийся в наше время, это отношения между Западом и Востоком. С начала Нового времени (с Петра I в России) в России старались быть западниками, забывая Восток.

Да, наверное, русские стеснялись демонстрировать свою причастность к Востоку, поскольку хотелось походить на Запад. Ведь Запад переживал ту историческую фазу, которую Л. Гумилев называл акматической фазой, то есть «цветущей сложностью культуры». Продолжал гипнотически действовать положительный образ Запада. Настала эпоха вестернизации мира, доминирования Запада в мировой истории. Это реальность. Но прислушаемся к пророку-Достоевскому. Он журил русских за то, что они пренебрегают Востоком. Он пишет о русском стыде (о страхе, что русских Европа сочтет азиатами), который преследует нас уж чуть не два века. Но особенно этот стыд усилился в нас в девятнадцатом веке. Ложный стыд, привитый Западом, ошибочный наш взгляд на себя как только на европейцев, а не азиатов (каковыми русские никогда не переставали пребывать) очень дорого стоили русским в последние столетия. Достоевский говорит о том, что мы поплатились за него и утратою духовной самостоятельности, и неудачной европейской политикой и, наконец, деньгами, которых очень много ушло у нас на то, чтобы доказать Европе, что мы только европейцы, а не азиаты [5]. Но ситуация менялась. И тому, что мы сегодня переживем поворот к Востоку, в истории есть прецеденты. Тем не менее, Россия продолжала ассимилировать западные ценности и прививать их к собственной культуре, но до момента вспышки сознания о своей особости, до открытия того, что назовут «русской идеей».

Парадокс в том, что осознание цивилизационной самостоятельности России не могло бы произойти, если бы не было соприкосновения с Западом. Тут налицо позитивная роль Запада в пробуждении национального самосознания, осознание «своего» через соприкосновение и даже конфликт с «чужим». Конечно, возникает опасность поддаться и раствориться в другой культуре, что в истории нередко с разными народами случается. Однако мы имеем дело с оптимистическим вариантом. Кроме того, Запад для России все-таки не совсем «чужое». Дело тут не сводится к активной прививке западных ценностей с эпохи Петра Первого. Известно, что до Петра в России была сильной византийская традиция, которую часто противопоставляют Западу. У Византии и Запада один исток – Рим, античность. Так что и до Петра западное влияние Россию (Русь) не миновало. С ХIХ века Россия стала больше ценить и отстаивать свою самостоятельность, что, естественно, порождало со стороны Запада настороженность. Расхождение на цивилизационном уровне вызывало к жизни негативный и неадекватный образ России. Французский историк Жак Ле Гофф говорит, что Запад называл ромеев (таковыми себя считали византийцы) еретиками. Но раз мы усвоили византийскую традицию, в частности, религиозную, поскольку приняли православную веру от Византии, томы, русские, с точки зрения Запада, тоже стали еретиками. Обратим внимание на то, что и в момент расхождения и обособления от Запада, полного отчуждения все же не было и не могло быть. Его и сейчас нет. Будем надеяться, что мы переживем и преодолеем сегодняшние разногласия. Мы все-таки способны понимать друг друга, преодолевать взаимный нарциссизм. Вообще, в русской культуре очень сильно протеистическое начало. Отдаляясь от России, держа ее на дистанции, Запад, однако, впервые открывал и постигал Россию, углублял о ней представление, в частности, с помощью литературы Л.Толстого и Ф.Достоевского, музыки П.Чайковского, позднее творчества А.Чехова, А. Тарковского, Д. Шостаковича. Когда обсуждался проект государственной культурной политики, то прозвучал тезис о том, что «Россия не Европа», который вызвал многочисленные дискуссии. Важно, какие смыслы мы в эту фразу вкладываем. Один из наших известных теоретиков писал: «Россия – подсознание Запада». (Это название статьи Б. Гройса [6]). Почему же подсознание? Это попытался объяснить в ХIХ веке М. Бакунин, уточнив, что в сознание фаустовского человека русский человек более свободен, может быть, даже анархист. Ведь были же в России даже философы – анархисты?! Жозеф де Местр писал, что более свободного человека, чем русский, на свете нет. Это кажется странным, ведь Россия империя. Какая же свобода в империи? Империя в ее старой и новой, сталинской форме, то есть империя, выстроенная по типу византийской. Может быть, он не ошибся. Сформулирую парадоксальную мысль: западный человек, провозгласивший ценности свободы как первостепенные, все же свободным в полном смысле этого слова не является. Западный человек, кроме любви к свободе, демонстрирует стремление к дисциплине. Он себя обуздал и потому добился больше, чем другие народы. Это произошло в результате Реформации, которой в России не было, хотя движение в этом направлении было. Подсознательно западный человек хотел бы быть таким же свободным, как и русский человек. С его точки зрения, русский враг порядка, организованности, государственности. Это и могло стать причиной расхождения между народами на цивилизационном уровне.

Настороженность по отношению к русскому возникает в результате того, что русский ассоциируется с тем, что самому западному человеку в себе не нравится, что он в себе подавляет. Может быть, это и есть причина возможного противостояния. М. Бакунин не исключал такого противостояния даже в его крайних формах, его прогнозировал в форме военного столкновения между Россией и Германией [7]. Этот прогноз, как свидетельствует история ХХ века, подтвердился. Конечно, революция позволяла негативно посмотреть на русских: взяли государство и разрушили до основания. Правда, потом заново вызвали к жизни. Но разве идеи революционного переустройства общества не пришли в Россию с Запада? Разве это не наследие Просвещения? Но исчерпывает ли созданный Западом образ России идентичность русских? Разве сталинская редакция византийской империи могла быть возведена народом-анархистом? Русский народ является в такой же степени и народом-государственником. Можно ли было выиграть войну, если бы не выстроили такую империю? Причины войн связаны с революциями и являются часто следствиями этих революций. Вернемся к Востоку и уточним формулу, в соответствии с которой Россия является подсознанием Запада.

Если это и так, то у России тоже есть подсознание (Восток). Итак, можно предложить другую формулу, а не придерживаться той, что была предложена Б. Гройсом. Россия есть подсознание Запада, Восток есть подсознание России. Эта формула является решающей в том вызове, который имеет место между Россией и Западом. Если не приемлют Восток, то не могут до конца понять и Россию. Осознать сказанное помогает идея Э. Саида, который ввел в оборот понятие «ориенталистский дискурс» [8]. Такой дискурс создание фаустовского человека, испытывающего страх перед Востоком, от которого он когда-то (еще в античности) оторвался и создал особую и самую динамичную культуру в мире,

но в который еще может вернуться, т.е. утерять все созданные им впервые ценности. Собственно, задолго до появления сочинений Э. Саида эту мысль великолепно изложил К. Ясперс. Страх перед растворением, перед возвращением к Востоку способствовал созданию защитного механизма, представшего в неадекватном образе Востока как отсталого, агрессивного, недоразвившегося, неспособного к прогрессу региона. Это и есть суть ориенталистского дискурса. И он имеет отношение к России. Мы сейчас ссылаемся только на западных мыслителей. Но тот смысл, что Э. Саид вкладывает в понятие ориенталистского дискурса, в России давно известен. То, что имеет в виду Э. Саид, в ХIХ веке сформулировал еще А. Хомяков, который писал об исконном самоутверждении Запада, гордыни, презрении к Востоку как низшему [9]. Потом этот дискурс обсуждался оказавшимися в эмиграции русскими мыслителями «евразийцами». Чтение запрещенных сочинений Льва Гумилева со второй половины 80-х годов прошлого века (а Гумилев, как известно, «последний евразиец») свидетельствовало о том, что идеи, которые дотоле распространялись лишь в узкой среде, превращаются в массовые настроения.

Можно утверждать, что сегодня они актуальны уже на политическом уровне. Восток выходит из подсознания и становится сознанием. Но важно понять, как это влияет на изменения в культурной политике? Какие последствия это будет иметь для идентичности русских людей? Ясно одно, что последствия будут. Вспомним суждение Л. Гумилева из его книги «Древняя Русь и Великая степь», потому что в нем суть того, что вкладывает Э. Саид в понятие «ориенталистский дискурс». Л. Гумилев говорил, что в странах Западной Европы предубеждение против неевропейских народов родилось давно [10]. Считалось, что азиатская степь, которую многие географы начинали от Венгрии, другие от Карпат, обиталище дикости, варварства, свирепых нравов и ханского произвола. Взгляды эти были закреплены авторами ХVIII века, создателями универсальных концепций истории, философии, морали и политики. Самым существенным было то, что эти исследователи имели об Азии крайне поверхностное (часто, превратное представление). Все же это их не смущало, поскольку их взглядов не опровергали французские или немецкие путешественники, побывавшие в городах Передней Азии или Индии и Китая. Самое интересное это то, что, как говорит Л. Гумилев, к числу дикарей, угрожающих единственно ценной, по мнению некоторых западных идеологов, европейской культуре, они причисляли и русских, указывая на то, что 240 лет Россия входила в состав сначала Великого Монгольского улуса, а потом Золотой Орды.

Итак, сегодняшний поворот к Востоку имеет предысторию Интересно, что то, что становится актуальным для политиков и даже для культурологов, сначала появляется в искусстве. Впервые Восток стал выходить в России из подсознания в сознание еще на рубеже ХIХ-ХХ веков в искусстве. У многих известных деятелей искусства (в том числе, у Рериха, Хлебникова, А. Белого и других) можно обнаружить необычайный и устойчивый интерес к Востоку. Происходит новое, более глубокое открытие Востока, что в отдельных случаях оборачивается антизападничеством, правда, подчас поверхностным. Они словно впервые ощутили истину, изреченную Достоевским, о том, что в грядущих судьбах русского народа, может быть, Азия и является его главным исходом [11]. Не это ли самое в 1992 году скажет Лев Гумилев: если Россия будет спасена, то только через евразийство [1]. Может быть, в нашей сегодняшней ситуации эти пророчества пора осознать. С некоторых пор не только мы сами стали чувствовать связь России с Востоком, но это ощутил и Запад. Когда, например, французские критики откликнулись на первое издание романа Льва Толстого, то обнаружили в Пьере Безухове душу индусского монаха. Через наше искусство и литературу они почувствовали в нас восточную стихию, осознавали то, что мы сами в себе не могли осознать. Наши наблюдения воскрешают еще одну значимую тему во взаимоотношениях между цивилизациями, которая сегодня более чем актуальна.

Несмотря на столкновение культур, которое время от времени обостряется, человечествопродолжает оставаться и должно оставаться единым. Если это единство будет разрушено, то люди исчезнут. Да, много конфликтов. Но вообще, конфликты, как утверждал Г. Зиммель, способны играть не только негативную, но и позитивную роль. Если какие-то ценности и следы влияния других культур не соответствуют настоящему моменту, они уходят в подсознание. Но не навсегда. Их воскрешение бывает позитивно, как это сегодня и происходит в России с Востоком. Россия берет курс на Восток, пытаясь исправить ту деформацию, которая в истории возникла в связи с трансформацией Америки в империю и ее претензиями на контроль над всем миром. Э. Саид утверждает, что с ослаблением и угасанием Запада ориенталистский дискурс не исчезает. Он подхватывается Америкой и продолжает действовать. Ну как тут снова не вспомнить суждение Э. Трельча о том, что в европейском мышлении всегда присутствует завоеватель, колонизатор и миссионер и что в этом кроется источник его практической силы и плодотворности, но и многих теоретических ошибок и преувеличений [13].

Провозглашая действительно значимые ценности (и, прежде всего, свободу личности), Америка несет с собой утилитаризм, милитаризм и, в конечном счете, отчуждение, противопоставление одних цивилизаций другим. Поэтому созданный Западом ориенталистский дискурс Америка берет на вооружение. Конечно, Ж.Бодрийяр сказал: Запад, вызвав к жизни идеи модерна в ХVIII веке, успел в них разочароваться. Это что-то вроде возрожденного большевизма, представители которого фанатически уверовали в идею и ради нее готовы были на массовое жертвоприношение своего народа. Между тем, на том же Западе еще в ХIХ веке был вызван к жизни альтернативный модерну проект проект не разделения человечества, а его единения. Он был возрожден не творцами модерна, т.е. просветителями, а романтиками. Сегодня этот проект как никогда актуален. И именно он должен стать основой глобализационных процессов, а совсем не тот, который навязывается всему остальному миру в национальных интересах одной цивилизации, т.е. Америки. Так, Ф. Шлегель, например, утверждал, что в истории народов следует рассматривать жителей Азии и европейцев как членов одной семьи, историю которых нельзя разделять, если хотят понять целое. Он доказывает, что в истории народов азиаты и европейцы образуют одну большую семью, поэтому следовало бы во все большей мере стараться рассматривать и литературу всех культурных народов как последовательное развитие и одно-единственное внутренне связанное строение, как одно великое целое, где известные односторонние и ограниченные точки зрения исчезли бы сами собой [14].

Не порывая с Западом, Россия сегодня актуализирует свои связи с Востоком. Поворачиваясь в сторону Востока, она на этот раз готова реализовать альтернативный проект, т.е. проект романтизма. Можно утверждать, что он ближе нашей ментальности, хотя в истории ХХ века все же реализовался альтернативный романтикам проект проект модерна или, как мы его называли всегда, просветительский проект. Этот альтернативный проект осуществлялся в революции и попытке построить социалистической государство. Почему романтический проект ближе русским? В связи с ответом на этот вопрос вспомним русского философа Льва Шестова, обратившего внимание на то, что великие идеи способны порождать не только самые развитые, самые мощные и самые благополучные государства. Да, Запад подарил миру идею свободы. И для многих эта идея оказалась самой притягательной. Правда, было бы лучше, если бы свобода поамерикански не опиралась на танки и ракеты. Но великие идеи могут возникать и в таких странах, которые долго приходится искать на карте. Когда появился Христос, Израиль был с одной из самых нищих и мало кому известных стран.

Но идея-то стала всемирной. Будем надеяться, что санкции со стороны Америки и Запада, подрывающие благосостояние русских людей, не сделают Россию самой нищей страной. Русские, как это было в истории не раз и как это есть теперь, исходят не из прагматизма, а из идеи братства. Если, действительно, правда, что ментальности русских присущ мессианизм, то его смысл именно в этом. Это невозможно сказать о других народах, провозгласивших братство еще в эпоху Великой французской революции, но, кажется, оказавшись под воздействием духа пользы и предпринимательства, забывших о нем. (Ведь удалось же Америке поссорить славян между собой.) Имеется в виду и столь для нас сегодня актуальный украинский вопрос: и вот уже украинский поэт Дмитрий Корчинский призывает «вонзить зажженный факел трезубца в алчную морду русского медведя». Можно согласиться с Натальей Нарочницкой, сказавшей; что отрыв Киева от Москвы есть цивилизационный отрыв, есть поражение славянства в результате многовекового наступления латинства на православие [15]. Это противостояние Украины не будет позитивным ни для Украины, ни для России. Победителем окажется тот, кто в этом конфликте непосредственно не принимает участия. В этом реальность столкновения цивилизаций как процесса, протекающего чаще всего в латентных формах. И здесь можно еще раз процитировать А. Пушкина: «Оставьте этот спор славян между собою/ Домашний, старый спор, уж взвешенный судьбою/ Вопрос, которого не разрешите вы». Русские хотели бы не реализации дискурсов, способствующих противопоставлению тех, кто не разделяет точку зрения американской империи, а единения со всеми народами как самостоятельными культурами.

В отечественной философии «всеединство» ключевое слово. Как не солидаризироваться с теми братьями, достоинство которых (да и та самая свобода, которая для западного, да и для всего мира первоочередная ценность) ущемлена. В заключение самое время вспомнить немецкого философа Вальтера Шубарта, который, будучи человеком Запада, все же уловил ментальную черту русских жажду братства. Он утверждал, что русский способен искренне радоваться счастью другого человека или сочувствовать его горю. Он проникается душевными состояниями ближнего так, словно они происходят в нем самом. Он непосредственно ощущает чувства другого и живет жизнью другого. В людях вокруг себя он видит братьев, а не врагов.

Чувство братства во многом облегчает русскому жизнь и делает ее более сносной, чем у западного человека с его инстинктами борьбы, хищничества, конкуренции [16]. Можно закончить сточками из поэмы Евгения Евтушенко «Под кожей статуи свободы»: «Морально наг, морально бос, родителей проклятье, Я все же верую, как Бернс: Все люди будут братья» [17]. У поэта речь здесь идет уже не об узко понимаемом национальном интересе, а о вселенском чувстве, исключающем всякое непонимание. Это поэтическое высказывание по поводу философского концепта «всеединство».

ЛИТЕРАТУРА

1. Бузина О. Украина: треугольник межцивилизационных противостояний // Диалог культур и партнерство цивилизаций. IХ Международные Лихачевские научные чтения 14-15 мая 2009 года. СПб., 2009., с. 35.

2. Пушкин А. Клеветникам России // Пушкин А. Собрание сочинений в 10 т., т. 2., М., 1959., с. 339.

3. Трельч Э. Историзм и его проблемы. М., 1994., с. 158.

4. Достоевский Ф. Полное собрание сочинений в 30 т., т. 27., М., 1982., с. 33.

5. Достоевский Ф. Указ. соч., с. 33.

6. Гройс Б. Россия как подсознание Запада // Гройс Б. Искусство утопии. М., 2003., с. 150.

7. Бакунин М. Философия. Социология. Политика. М., 1989., с. 338.

8. Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. СПб., 2006., с. 315.

9. Бердяев Н. Алексей Степанович Хомяков. Томск., 1996.. с. 64.

10. Гумилев Л. Древняя Русь и Великая степь. М., 1992., с. 602.

11. Достоевский Ф. Указ. соч., с. 36.

12. Гумилев Л. «Меня называют евразийцем…» // Наш современник. 1991., № 1., с. 133.

13. Трельч Э. Указ. соч., с. 158.

14. Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т. 2., М., 1983., с. 221.

15. Нарочницкая Н. Русский мир. СПб., 2007., с. 289.

16. Шубарт В. Европа и душа Востока. М., 1997.

17. Евтушенко Е. Собрание сочинений в 3-х т., т. 2. Стихотворения и поэмы. 1965 – 1972. М., 1984., с. 235.

Н.А. Хренов Государственный институт искусствознания Министерства культуры РФ, отдел медийных и массовых искусств, главный научный сотрудник, доктор философских наук, профессор