Статья посвящена проблеме формирования образа России в американском россиеведении. Образ России еще не рассматривался с позиций формирования его на основе устойчивых стереотипов восприятия. Впервые анализируются основные составляющие образа России с точки зрения стереотипного восприятия. Особое внимание уделяется проблеме эволюции образа России в США, его отдельным составляющим (стереотипам), исследуется их происхождение. Автор обратился к массиву американской исторической и общественнопопулярной литературы работам специалистовроссиеведов, журналистов, пишущих о России, литературоведов и искусствоведов (Р. Лакера, А. Даллина, А. Роува. Ш. Фицпатрик, Дж. Гамбрелла и т.д.). Автор приходит к выводу, что образ России в США имеет как естественное (основанное на национальном противопоставлении и менталитете) происхождение, так и искусственное (специализированное акцентирование особых черт России и русского национального характера специалистами-россиеведами и советологами).

В настоящее время большую роль играют стереотипы «чуждости» и «враждебности», сформированные в американском россиеведении в более ранний период (в 1970 начале 1990-х гг.). С охлаждением отношений России и США, с введением санкционной политики эти стереотипы были реанимированы и призваны снова наполнять современный образ России; сформировались новые специальные термины «путинизм», «мягкая сила России» и т.д. В этих условиях поднятие вопроса об основе подобных воззрений, психологических составляющих современного образа России представляется актуальным.

Ключевые слова: россиеведение, стереотипы, советология, образ России

Многие представления современного человека основаны на стереотипах. В значительной степени стереотипы распространены в представлениях этнического характера. Под стереотипом понимаются устойчивые, регулярно повторяющиеся формы поведения. Стереотип рассматривается как специфическая схема человеческого сознания, «экономящая» мышление (Липпман; Lippman W.) [18], которая проявляется в определенных нормах его поведения; они имеют тенденцию в целях защиты интересов собственного класса и группы увеличивать разрывы между противоположными группами и классами в социуме и сокращать различия между членами одной и той же социальной группы. Это своего рода шаблоны, штампы, образцы поведения, принятые в той или иной культуре [2, с. 5]. Согласно О. Клайнбергу (Klineberg O.) [16], стереотип содержит зерна истины. Этим положением впоследствии воспользовались западные специалисты, активно участвующие в создании образов иностранных государств.

Это касается в первую очередь образа России в США, в создание которого немалый вклад вложили специалисты-советологи и россиеведы. Пути формирования стереотипов, по мнению Ю.И. Игрицкого, специалиста в области исследования американского россиеведения, идут по трем основным направлениям. Первое из них простейшее элементарное человеческое общение, «гуманитарный обмен»; второе влияние элиты (вождей, монархов, пастырей) на менталитет масс через проповеди, законы, наставления, указы; третье массовая пропаганда, характерная для новейшего времени с возможностями воздействия на большие группы населения [4, c. 72-82].

Важным, кроме поиска путей формирования стереотипов, является определение основы, на которой формируются стереотипы. Думается, что ценностные характеристики играют определяющую роль в этом процессе. В американской историографии отражается спектр стереотипов восприятия, который имеется у представителей американской нации. В основе американского менталитета лежат несколько главных представлений, которые способствуют формированию стереотипов. Каждое из этих представлений обладает определенной характеристикой. Среди них, например, представление об американской нации как миссионере западного мира, его главе и наиболее важной составляющей части. В основе данного представления цивилизационная характеристика. Рационализм, который выдвигается вперед в оценочных суждениях американскими учеными-россиеведами, также является ценностной характеристикой, как и выделение морально-культурных норм на основе христианской религии.

Все, что не подпадает под эти критерии, в работах американских специалистов зачастую поддается сомнению; чужие национальные культурные, религиозные ценности признаются второстепенными и малозначимыми. Так рождаются основные параметры образа, в том числе образа России. В американском россиеведении, как и в предыдущем, очень схожем учении советологии (наполненной в основном политологическим изучением России), можно выделить научные, абстрагированные от основных научных теорий и концепций стереотипы сознания, которые участвуют в составлении общего образа России в США. При формировании образа России в американской научной литературе в первую очередь присутствовали теории европоцентризма и американской исключительности. Они задали особый тон: комплекс черт, которыми наделяется Россия, носит в основном негативный, враждебный характер. Это категоричные стереотипы. Характерным в силу своей распространенности стереотипом в американской россиеведческой литературе является стереотип отсталости нашего общества и культуры. Господство официальной идеологии, цензуры и тотальный авторитаризм российского государства послужили, с усиленно тиражируемой точки зрения западных исследователей, залогом отсталости в развитии России в досоветское, советское и постсоветское время. Конкретно советскую отсталость западные ученые-русисты ассоциируют с закрытостью.

Это принято связывать с верностью тоталитарным идеалам и азиатской сущностью (М. Уолкер; Walker M.) [29, p. 170-171]. Подчеркивается культурная изоляция России и Запада. Отсутствие модернизации, по мнению западных исследователей, объяснялось также не только всевластием советского (российского) государства, но и особым настроем русской души, особенностями русского национального характера, отсутствием опыта западной демократии. Этого мнения, в частности, придерживались А. Улам, Н. Рязановский, Д. Тредголд (Ulam A., Riasanovsky N., Tredgold D.) и ряд других авторов. А.Я. Блинкин, который анализировал в своей статье содержание американского специализированного россиеведческого журнала «Критика», писал, что для его авторов Р. Пайпса, П. Кенеза. Р. Дэниелса (Pipes R., Kenez P., Daniels R.) и других наша страна видится «царством вечной отсталости» [3, c. 162167]. Отставание России в развитии от Запада проявляется, по мнению американских русистов, и в культуре (Р. Стайтс; Stites R.) [27, p. 148]. Западные, в том числе и американские, ученые считали, что причиной отсталости России в первую очередь является задержка технического прогресса и политические про-

счеты; они желали успеха действиям М.С. Горбачева (Н. Гросс; Gross N.) [6, c. 124], но констатировали пристрастие русских к старым ценностям и нежелание модернизироваться. Убеждение в отсталости равно советского и постсоветского общества и культуры характерно как для представителей академического россиеведения, так и для специалистов-литературоведов, политологов, социологов, журналистов. Грамотно сформулированное и подтвержденное фактами из русской средневековой и современной истории, цифровыми данными убеждение в российской отсталости принимает форму научной традиции, выраженной словами россиеведов. Отсталость российского общества в американском менталитете связана с азиатскими характеристиками; одной из таких почитается жестокость. Жестокость рассматривается западными наблюдателями как качество, издавна присущее русскому человеку (Н. Райс; Ries N.) [24, p. 77].

В монографии, посвященной исследованию русского национального характера и сознания, Р. Хингли (Hingley R.) приводит слова, часто повторяющиеся в русской жизни (анализ сделан на основании изучения русской классической литературы XIX в.): власть, нагайка, кандалы и т.п. [12]. Американские исследователи считали, что причина жестокости кроется в особой системе ценностей русского общества. Ф. Маклеан (Maclean F.) в работе «Holy Russia: A First companion to Europe Russia» высказал мнение, что «слабость является чем-то, что русские презирают. Силу они понимают и восхищаются» [20, p. 325]. По мнению Р. Дэниелса (Daniels R.), причины русской жестокости и агрессивности кроются в культурной несамостоятельности, что компенсируется особой агрессивностью [10]. Об этом же говорит и Э. Робертс (Roberts E.) [25, p. 5]. Американские специалисты связывают вместе такие понятия, как жестокость и агрессивность, которая, по их мнению, находит выход в особой политике государства Для американских ученых жестокость это прежде всего следствие тоталитарного правления, некий вид государственной жестокости по отношению к гражданам СССР. О репрессиях тоталитарного государства писалось в труде Дэниелса «Is Russia Reformable? Change and Resistance from Stalin to Gorbachev» [10, p. 106-111]. Дж. Кип в работе «Last of the Empire: A History of Soviet Union, 1945-1991» [14, p. 129, 274]. Существование культа жестокости в современной России вызывает особую озабоченность и пристальное внимание американских авторов. Об этом пишет Р. Стайтс (Stites R.), который отмечает быстрый рост «гангстерских синдикатов» и особой «гангстерской культуры» [27, p. 189-200]. Образ жестокого русского человека, всегда готового к агрессии и нападению, прочно закрепился в американском сознании.

Агрессия и жестокость россиян в американской историографии связывается с тягой к завоеваниям, формируя стереотип русского колониализма. Вера в то, что Россия (СССР) отличалась воинственностью, постоянной тягой к завоеваниям и колониализмом, распространена у западных русистов и является сложившимся стереотипным убеждением, отраженным в их исследованиях. В издании Х. Ишама (Isham H.), вицепрезидента исследовательского института Восток-Запад, указывалось, что русские «инстинктивно испытывают стремление к расширению и милитаризму» [13, p. 5]. Подобная идея присутствует в сборнике «Soviet Society and Culture», а также в работах Р. Пайпса (Pipes R.). «Захватнические устремления» России многие американские исследователи склонны были объяснять растущей военной мощью, которую нужно было «реализовывать». Эта мысль присутствует в работах С. Бялерa (Bialer S.) [8], Т. Нэйлорa (Naylor T.H.) [22], Р. Дэниелса (Daniels R.) и др. Одной из сторон захватнической политики, по их мнению, является русский колониализм. Ф. Тудман (Tudman F.) считал, что расцвет русского колониализма начинается с 1812 г. и продолжается в советское время, используются силы Советской армии во имя «экспансии русской империи» [28, p. 199-200]. Известный в США россиевед, преподаватель Бирмингемского университета Дж. Смит (Smith J.) считал экспансию старой «русской традицией» [26, p. 262]. Причины резкого осуждения американскими авторами российского (советского) «колониализма» и внешней политики, за которой, как считали многие комментаторы, кроется русское извечное стремление к расширению, прокомментированы в работе Ю.

Игрицкого «Россия и Запад». Он писал: «…корень глубинного негативизма Европы … по отношению к России боязнь поглощения Европы (как сосредоточия западного мира) Россией (как сосредоточием Евразии), чьи ценности в большей степени расходятся, чем сходятся с западными ценностями» [4, c. 72]. Американскими же авторами, кроме всего прочего, двигало извечное чувство соперничества одной великой державы с другой, опасение российского превосходства если не экономического и политического, то превосходства военного, доказанного путем захвата новых территорий. Как некоторый отголосок этого концепта в американском россиеведении присутствует стереотипное убеждение в русской гигантомании. Русские не знают меры: тяга к огромным захватам, необъятность территории в итоге бесконтрольного расширения постепенно породили любовь ко всему, что превосходит стандарт эта мысль присутствует в работах американского россиеведения. Россиеведы ищут признаки русской гигантомании во всем, порой находя для подтверждения своего убеждения неожиданные ракурсы (Р.В. Мэтьюсон, Э. Робертс, Дж. Смит; Mathewson R.W. Jr., Roberts E., Smith J.). Огромное государство и большая армия являются в глазах американских авторов аргументом в защиту идеи о неразумном стремлении русских к гигантомании. Эта идея характерно проявляется в словах Р. Пайпса (Pipes R.).

Он писал: «Русские прославляют тот факт, что они обладают огромным государством и армией, вызывающей страх иностранцев. Это чувство … может быть для них компенсацией за ощущение обыденности, которое появляется у них при сравнении России с Западом» [in:13, p. 5]. Любопытные исторические ассоциации имеются в работе Дж. Биллингтона «Icon and Axe» (James Hadley Billington), где он подчеркивает тягу русских к образованию огромных проектов (или участию в них). Стереотипное убеждение в русской гигантомании является характерной составляющей образа России; это своеобразный маркер, подчеркивающий коренное отличие России (СССР) от западного мира. Американские россиеведы активно работают над образом России как азиатской державы, где, по их мнению, важны хитрость, лукавость, ложь. Лучше всего характеристика скрытности озвучена в работе американских журналистов Д. и Ф. Кун (Kuhn F,. Kuhn D): «Хотя российским символом всегда был медведь, имидж моллюска подходит ей больше. Даже когда она расширяла свою территорию, Россия закрывала свою раковину. Иногда раковина раскрывалась, впуская струйку движения людей, товаров и идей, затем закрывалась снова, отделив страну и людей от внешнего мира» [17, p. 14]. О русской тяге к секретности пишет Ф. Маклеан (Maclean F.) в работе «Holy Russia» [20, p. 321], Э. Робертс (Roberts E.) [25, p. 5, 19].

В работе «The New Image-Makers: Soviet Propaganda and Disinformation Today» указывается, что «традиционная секретность стала естественным фоном», отмечаются особые советские «враждебность и подозрение» [23, p. 36, 38]. По мнению многих американских русистов, русская скрытность, особенно в советское время, объяснялась особой изоляционистской политикой партии и правительства, которые стремились отгородить страну от влияния Запада. Р. Дэниелс (Daniels R.) пишет: «Официальная мания секретности блокировала обмен идей не только с внешним миром, но и внутри среды советских ученых» [10, p. 110]. Период перестройки и политика М.С. Горбачева, несмотря на некоторую эйфорию западных средств массовой информации и приветствия гласности, не изменили общего мнения исследователей-россиеведов по поводу общей изоляционистской политики советского государства. В коллективном исследовании «The New Image-Makers: Soviet Propaganda and Disinformation Today» отмечается, что «советский режим продолжает бояться, что открытое состояние позволит проникнуть западной идеологии с континента во внутреннюю жизнь советской страны вслед за изменениями» [23, p. 14].

Подобные идеи отражаются в работе «Culture and the Media in the USSR Today» и многих других. Все вышеуказанные психологические концепты суть определяющие характеристики азиатства, принадлежности к восточному миру. Сравнение России с азиатскими странами очень популярно в американской историографии. С. Бялер (Bialer S.) сравнивает Россию с Китаем эпохи культурной революции (речь идет о перестройке Горбачева как особой культурной политике) [8, p. 167]. Т. Мак-Даниел (McDaniel T.) также проводит сравнение с Китаем, кроме того, он проводит параллели с исламским миром и Японией эпохи Мейдзи [19, p. 29, 38, 147]. С Японией Мейдзи сравнивает Россию Д. Браун (Brown D.) [9]. А.М. Хазанов (Khazanov A.M.) считает, что Россия (СССР) напоминает Оттоманскую империю [15, p. 239]. Аналогии с Оттоманской империей имеются также в работе Х. Рэгсдейла (Ragsdale H.) «The Russian Tragedy: The Burden of History», А. Янова (Yanov A.) [30]. Если провести некоторый контент-анализ, на первом месте по частоте употребления в работах американских исследователей стоит сравнение России с Китаем; на втором с императорской Японией. Затем соответственно идет оттоманская Турция, Византия и Монголия. Иногда западные авторы не говорят прямо о том, что Россия (СССР) азиатская страна, но, опираясь на стереотипы, перечисляют качества, присущие российскому обществу и культуре, характеризующие их как восточные. В работе Э. Берри (Berry E.E.) «Transcultural Experiments: Russian and American Models of Creative Communication» указываются следующие российские черты: «византийский формализм и ритуализм, восточная духовная покорность» [7, p. 45] то есть те черты, которые невозможны при характеристике одной из стран Запада.

Американские авторы с долей иронии говорят о том, что Россия сама хотела бы считать себя европейской державой; с точки зрения Запада это не так. (Интересен факт, что большинство россиян действительно считают себя европейцами. По опросу общественного мнения, проведенному в России в 1995 г., только 17% опрошенных считают, что Россия ближе к Востоку, чем к Западу) [1, c. 203]. Иронию представителей Запада вызывает также евразийская теория, они полагают позицию быть мостом между Европой и Азией неискренней (Р. Хингли; Hingley R.) [12, p. 143-145]. В американской историграфии присутствует стереотипное убеждение в лживости русского национального характера. С точки зрения западного россиеведения, лживость имеет разные концы: в советское время партия обманывала народ, который сам был рад обманываться. Американские ученые-россиеведы отдают должное советской пропагандистской машине в искусстве убедить народ. М. Ибон (Ebon M.) в исследовании «The Soviet Propaganda Machine» пишет, что задача советской пропагандистской машины рождать мифы и это делается путем использования газет, цитирования «нужных» книг и через «агентов влияния» журналистов, а также путем использования средств массовой информации [11].

Особенно это касалось формирования образа капитализма и внешней политики Запада. Об этом подробно рассказывается в работе «The New Image-makers: Soviet Propaganda and Disinformation Today» [23]. Постепенно вывод о присущей русскому человеку лживости, навыке обмана становился, не без помощи россиеведения, сформировавшимся и прочным стереотипом восприятия в сознании западного жителя. Все вышеперечисленные стереотипы, присутствующие в работах американского россиеведения, можно объединить в группы, условно названные автором «стереотипы чуждости» и «стереотипы «враждебности». Они взаимосвязаны. Обращение к этим стереотипам позволяет американским ученым смоделировать образ России как агрессивной страны, нацеленной на завоевание колоний, с отсталым, лживым, консервативным и религиозным обществом, уверенным в своей избранности т.е. страной и народом, столь отличающимся от американской нации и США. В настоящее время идет оживление старых стереотипов. Россия набирает мощь, растет ее популярность в мире, и, чтобы не потерять завоеванные позиции, американские специалисты поднимают старые модели, основанные на привычных стереотипах восприятия. Изменяются лишь некоторые термины: появляются, в частности, такие определения, как «путинизм» и «мягкая сила России» (Russian soft pressing).

Обращение к стереотипам в американском россиеведении особенно актуально в современный период, когда Запад окончательно утратил пакет методологических принципов, с помощью которых шло изучение славянского мира в целом и России, ее общества и культуры в частности. На выводах и оценках западных исследователей сказывается разница менталитетов, убеждений, культурных норм. Многие оценки, выводы, характеристики были даны из-за непонимания и незнания языка, обычаев, нравов. Другие из-за той или иной предвзятости, личного отношения или позиции, продиктованной классовой, политической или религиозной принадлежностью, вследствие разницы национальных обычаев и менталитета. Стереотипы «чуждости» и «враждебности», имеющиеся в западном сознании и отраженные в работах американского россиеведения, не только подчеркивают цивилизационные отличия наших культур, разницу исторического опыта, но и призваны быть своеобразным оружием, доказательством в борьбе за мировое лидерство политическое и духовное. Национальные оценки давно уже переросли рамки естественных психологических концептов и стали научной традицией. Научные стереотипы имеют тенденцию к стойкому сохранению, переходят из одной работы в другую, наследуются последующими поколениями исследователей. Стереотипы обладают неадекватной мерой обобщенности и в целях апологии собственной культурной и общественной модели имеют тенденцию увеличивать цивилизационные разрывы.

Они обладают мощным эмоциональным воздействием и способностью сохраняться в неизменном виде в течение очень длительного отрезка времени. Сложная система взаимозависимости стереотипов, стереотипных убеждений и ассоциаций укрепляет конкретный (в основном негативный) образ, сформированный в сознании западного (американского) исследователя. Стереотипы восприятия, имеющиеся в сознании западного исследователя, в своей характеристике несут и такой маркер, как сложность их четкого выделения и классификации. Налицо смешение психологических признаков, социального поведения и культурных предпочтений.

Тем не менее автор считает, что изучаемые явления это именно стереотипы, так как выполняют четкую психологическую функцию экономии мышления, обладают характеристикой твердости и малоизменяемости во времени. Стереотипы восприятия, имеющиеся в обыденном сознании американского исследователя-россиеведа, психологическое отражение апологии западного мира. Дальнейшее изучение и анализ в отечественной исторической науке стереотипов восприятия, сложившихся в сознании представителей западного общества и, в частности, исследователей-россиеведов, позволит во многом преодолеть границу непонимания, которая сложилась в отечественной и западной науке и политике, а также поможет укрепить процесс культурного взаимодействия.

БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЕ ССЫЛКИ

1. Андреев А.А. Мы и они // Обновление России. Трудный поиск решений. Вып.4. М.: Рос.ин-т соц. и нац. проблем, 1996.

2. Байбурин Л.К. Этнические стереотипы поведения. Л.: ЛГУ, 1985. 241 c.

3. Блинкин А.Я. «Kritika» американские исследования по истории СССР // Вопросы истории. 1983. №4. С. 162-167.

4. Игрицкий Ю.И. Россия и Запад // Свободная мысль. 2000. №5. С.72-82.

5. Нэйлор Т. Раскрытие закрытого общества // В. Швецов. С точки зрения Запада: Зарубежная общественно-историческая мысль об основных (переломных) этапах российской истории ХХ века. М.: Изд-во РАГС, 1997. 202 с.

6. Советская культура в эпоху перестройки: Сб. мат-лов бурж. печати. М.: Прогресс, 1989. 393 с.

7. Berry E.E. Transcultural Experiments Russian and American Models of Creative tion. Baissingstoke (Hants).: McMillan, cop.1999. 338 p.

8. Bialer S. The Soviet Paradox: External Expansion, Internal Decline. L.: Taurus, 1986. 391 p.

9. Brown D. Soviet Russian Literature since Stalin. Cambridge: Camb. univ. press, 1978. 394 p.

10. Daniels R.V. Is Russia Reformable? Change and Resistance from Stalin to Gorbachev. Boulder, L.: Westview press, 1988. 141 p.

11. Ebon М. The Soviet Propaganda Machine. N.Y.: McGraw-Hill Book co, 1987. 195 p.

12. Hingley R. The Russian Mind. N.Y.:Screebner’s, 1977. 307 p.

13. Isham H. Remaking Russia: Voices from within. Prague: Sharpe, 1995. 330 p.

14. Keep J.L.H. Last Empire: A History of the Soviet Union, 1945-1991. Oxford: Oxford Univ. Press, 1995. 477 p

15. Khazanov A.M. After the USSR: Ethnicity, Nationalism and Politics in the Commonwealth of Independent States. Madison (Wisc).: Univ. of Wisconsin Press, 1995. 311 p.

16. Klineberg O. The scientific study of national stereotypes // Unesco international social science billetin. Vol.11. P. 505.

17. Kuhn F,. Kuhn D. Russia on our Mind. N.Y.: Laurel,1976. 267 p.

18. Lippman W. Public opinion. N.Y.-L.: McMillan, 1966. 290 p.

19. McDaniel T. The Agony of the Russian Idea. Princeton (N.J.): Prin. Univ. Press, 1996. 201 p.

20. Maclean F. Holy Russia: A First Companion to Europ. Russia. L.: Century, 1982. 347 p.

21. Marsh R. History and Literature in Contemporary Russia. Oxford: McMillan, 1995. 289 p. 22. Naylor T.H. Gorbachev strategy. Origins the Closed Society. Lexington (Mass.): Lexington books, 1988. 253 p. 23. The New Image-Makers: Soviet Propaganda and Disinformation Today. Wash.: Pergamon Press, 1988. 262 p. 24. Ries N. Russian Talk: Culture and Conversation during Perestroika. Ithaca: Corn univ.press,1997. 220 p. 25. Roberts E. Glasnost: The Gorbachev’s revolution. L.: Hamish Hamilton, 1989. 94 p. 26. Smith J. Beyond the Limits: The Concept of Space in Russian History and Culture. Helsinki, 1999. 276 p. 27. Stites R. Cultural History and Russian Studies // in: Beyond Soviet Stadies. Wash.: Woodrow Wilson Center, 1995. 269 p. 28. Tudman F. Nationalism in Contemporary Europa. Boulder (Cal.): EEA, 1981. 293 p. 29. Walker M. The Waking Giant: Soviet Union under Gorbachev. L., etc.: Michael Joseph, 1989. 282 p. 30. Yanov A. The Russian Challenge and the Year 2000. N.Y., Oxford:Basil Blackwell, 1987. XV1. 302 p.

ЛАПТЕВА Елена Васильевна Финансовый университет при Правительстве Российской Федерации