В 1878 году в журнале «Слово» за подписью «П. Тропинин» появилась статья «Задачи народной литературы»* 2. Автором ее был Дм. Клеменц, один из зачинателей героического «хождения в народ». О просветительской педагогической деятельности в народе он пишет в духе прежних демократических традиций. Вслед за Чернышевским, Добролюбовым и Писаревым он повторяет, что и нынешние либералы «выдают народное образование за панацею от всех современных бед». Нельзя, конечно, не сочувствовать поднятию уровня образования в народе, глупо защищать «безграмотность народа в принципе».

Это могут делать только «эксцентричные» крепостники. Но все же рассчитывать на «гуманные чувства», на щедрость «богача» не приходится. Филантропы и на «народную литературу» смотрят как на копейку, подаваемую из жалости нищему. «Итак,— пишет Клеменц,— можно сказать вообще, что было бы довольно несерьезным самообольщением надеяться одними народными книжками засыпать ту пропасть, которая разделяет людей образованных от необразованных, привилегированных от непривилегированных, и ввести народ целиком в научную и политическую жизнь общества. Народная литература, несомненно, нужна в современном обществе, но задача ее должна быть строго определенная, условия ее деятельности должны быть выяснены. Иллюзии насчет ее всемогущества не должны иметь места в уме серьезного деятеля».

Одна из иллюзий состоит в том, что народ якобы «будет приобретать плоды цивилизации таким же естественным путем, как и цивилизованные массы». Дм. Клеменц в самом начале статьи ссылается на Энгельса, с его помощью спорит с русскими либералами: «Один умный немец (Энгельс) по какому-то случаю сказал, что в наше время разница между отдельными классами общества гораздо больше, нежели между национальностями». В условиях классового общества нет и не может быть «трогательного единодушия» как в экономической, так и в культурной жизни. «Одним из самых крупных последствий различия экономического положения является неравномерное распределение досуга между различными классами общества.

Под досугом мы разумеем время, которое человек может, без ущерба для своего благосостояния, употреблять на отдых, удовольствия или занятия сообразно своему вкусу и наклонностям. Нечего и доказывать, разумеется, что таким досугом обладает в настоящее время лишь незначительное привилегированное меньшинство Главные приобретения культуры и сокровища науки и искусства составляют исключительное достояние меньшинства. И даже, по мере приближения к настоящему времени, доступ для простого народа к этим плодам вековой работы человечества становился все более и более трудным… Указано было, например, что, вслед за широким развитием машинного производства, шло удлинение рабочего дня и сокращение рабочей платы. Можно прямо сказать, не опасаясь преувеличений, что если теоретическое знание оставалось совершенно чуждым народу, то и от приложений науки к практике на долю рабочего не досталось ничего или очень немного».

В России, недавно освободившейся от крепостнических отношений, распространение просвещения затрудняется огромным количеством безграмотных, рутинерскими обычаями и привычками. Поэтому «для нас устная передача сведений и мнений составляет существеннейшее орудие воздействий на мысль народа. Разумеется, у нас нужна и полезная книжка: ее может прочесть грамотный целому кругу слушателей, но это уже собственно переходная ступень от устного поучения к книжному». Таким образом, в крестьянской России на первый план выдвигается устная пропаганда. Ясно, что устная пропаганда предполагает создание «народных книг», требующих, в свою очередь, истолкователей. Народная книга должна служить политическому воспитанию народных масс. «Надобно,— пишет Клеменц,— чтобы к ней читатель обращался с вопросами, его волнующими, учился искать в ней ответа на них, а не забавного, балаганного препровождения времени. Очевидно поэтому, что народная книжка должна быть посвящена вопросам, наиболее интересующим рабочего человека, задевающим его за живое, насущным вопросам его жизни Не надобно быть особенным знатоком народа, чтобы решить, какие вопросы его занимают и волнуют больше всего,— это, несомненно, вопросы экономические, вопросы о податях и недоимках, о заработной плате, о земле, об отношениях хозяина к работнику, земледельца к землевладельцу и т. д.». Но как реализовать эту программу? Как «трактовать с народом о самых трудных и запутанных вопросах, тогда как он не имеет ни малейшего научного образования, в то время, как миросозерцание его полно допотопных предрассудков?»

Если в «народных книгах» речь пойдет о насущных вопросах народной жизни, об экономическом быте, общинном землевладении, податной системе, воинской повинности и «насчет ближайшего будущего, которое, чего доброго, может со временем перейти в практику», то такие книги грамотный крестьянин и фабричный поймут, а неграмотным опытный пропагандист может их растолковать. В результате будет польза и для пропагандистов («чтецов»): они лучше узнают крестьян, познакомятся с народным мнением, с народными расчетами и требованиями. В руках «хорошего популяризатора» демократическая книжка, написанная простым и ясным языком, может стать для народа своеобразным «учебником жизни». «Позволяем себе думать,— замечает Клеменц,— что крестьянин, отдавший двух сыновей в солдаты, вероятно, отнесся бы к вопросу о воинской повинности не менее серьезно, чем пишущий обыватель столицы или департаментский чиновник… Оказывается, стало быть, что возгласы о неподготовленности народа к занятию экономическими вопросами опровергаются самой экономической литературой.

Итак, вопросы хлеба, вопросы заработной платы, земля — вот настоящая область современной народной литературы; в этой области рабочий компетентнее, чем где-либо, здесь его заявления имеют полный интерес и значение. Этими вопросами он сам занят больше, чем какими-либо другими; а различные экономические воззрения, господствующие в обществе, отзываются непосредственно на народе в виде частных или общественных мероприятий». Чтобы подкрепить свое мнение о русских крестьянах и фабричных, Клеменц ссылается на опыт передовой западноевропейской экономической науки, которая дорожит «показаниями рабочих комиссий». Так, «отчеты английских парламентских комиссий для исследования положения рабочих считаются, по справедливости, одним из капитальнейших источников для изучения экономических отношений в Англии. Без них мы не имели бы ни классического труда Энгельса, ни книги Маркса». Среди рабочих Германии и Франции еще мало «образованных в общечеловеческом смысле», но они «вполне сознательно относятся к своему положению». «Про очень многих рабочих можно сказать, что они понимают политическое положение своего отечества лучше многих газетных политиков и членов парламента».

Для понимания крестьянских настроений в России необходимо знать народные толки, слухи и рассказы, не исключая рассказов отставных солдат и богомолок. Русский крестьянин тоже дойдет до понимания своего истинного положения, но его нельзя оставлять беспризорным или отдавать на выучку либеральным доктринерам. Демократическая «народная книга», посвященная крестьянским нуждам, в революционном просвещении может сыграть выдающуюся роль. Остается сказать о популяризации естественных наук. Конечно, книги о земле и небе, о природе и животном мире тоже могут принести пользу, способствовать борьбе с суевериями и предрассудками. К сожалению, популяризаторы-натуралисты часто рассказывают крестьянам о ядовитых змеях Индии, о «рыбе-кит», забывая о том, что «кит не заплывет в Шексну или Каму, очковая змея не переползет из-за тридевяти земель к мужику в хату».

«Популярная книжка, освещающая научным образом какой-либо круг явлений природы, доступный наблюдению простого человека,— отмечает Клеменц,— может иметь для него очень серьезное значение, особенно если она в корень побивает какой-либо вредный или нелепый предрассудок. Такая литература несомненно желательна настолько, насколько следует восставать против всякого превращения естественно-научных народных книг в рассказы о заморских чудищах, в показывание занятных фокусов, от которых читатель делается только бессмысленным ротозеем. Рассказы последней категории и выдаются чаще всего за популяризацию естествознания в народной литературе». Изучать физические явления природы нужно, но изучение естественного мира нельзя отлучать от социальных вопросов. «Мы видим, как люди голодают и вырождаются среди самой благодатной природы. Мы видим, что в различных широтах, при разнообразнейших физических условиях, на известной стадии развития обществ, люди неизменно страдают от тех же недостатков общественного устройства. Это заставляет нас считать народную литературу по вопросам общественным — делом более настоятельным, нежели популяризацию естественных наук. Впрочем, здесь нужно оговориться, что относительно серьезной популяризации заключения наши имеют весьма условное значение». Дм. Клеменц не закончил свою программную статью. Он собирался поговорить с читателем о «народной книге» более подробно в следующий раз, но сделать это ему не удалось: в феврале 1879 года Клеменц был арестован и заключен в Петропавловскую крепость. Однако и в незавершенном виде статья его представляет огромный интерес.

Написанная и опубликованная после неудавшегося «хождения в народ», статья «Задачи народной литературы» проникнута огромным социальным оптимизмом, верой в народ и в революционную пропаганду. Она направлена как против либеральных скептиков, не веривших в умственные силы народа, так и против славянофилов, с их культом патриархальности, и Достоевского, призывавшего интеллигенцию преклониться перед стихийной «правдой народной». От статьи Клеменца, как и от статей Чернышевского, веет духом классовой борьбы. Не случайно Клеменц ссылается на Маркса и Энгельса. Выражающая программные требования революционных народников, статья Клеменца помогает нам правильно понять и должным образом оценить демократические «народные книги».