Каких бы названий не приобретал капитализм, под какими бы масками не выступал, даже если отказывается от признания своего существования и объявляет себя «посткапитализмом» (Р. Дарендорф), он оказывается исторически обреченным. В этом случае его идеологам ничего не остается делать как объявить капитализм завершающим историю обществом, после которого может наступить, как об этом известил мир сотрудник Госдепартамента США профессор Ф. Фукуяма, лишь конец истории.

Неужели гибель капитализма приведет к гибели человечества?! Суждения о границах общества, основанного на капитале, можно найти не только у К. Маркса, но и у многих современных авторов. Так, в книге Д. Медоуза и др. «За пределами роста» подтверждается ранее ими сделанный в книге «Пределы роста» вывод о том, что если будут продолжаться существующие тенденции роста численности населения, индустриализации, загрязнения окружающей среды, истощения ресурсов, то пределы роста на планете будут достигнуты в течение ближайших ста лет. Что касается пределов по загрязнению в ряде областей и темпам использования ряда ресурсов, то они уже превышают допустимые границы .

Отечественный автор М. М. Голанский полагает, что начиная с 2010 года будет происходить спад всей мировой экономики, будут положен конец развитию и саморазвитию, причем к этому приводит капиталистический рынок . И. Валлерстайн полагает, именно современный капитализм стал умирающим, вступил в последнюю стадию своей жизни. Причина, по которой существующая капиталистическая миросистема вошла в эту стадию, состоит в том, что механизмы, которые применялись, чтобы выводить мировую экономику из периодов стагнации и вновь способствовать расширению системы, столь необходимому для накопления капитала, теперь включили в себя движение по асимптотическому приближению к пределам3 . Россия в этом отношении, как уже было сказано, бежит впереди всех самых современных стран капитализма и возможно первой из них вновь перейдет на другой, исторически оправданный путь – путь социализма, трудового общества.

Теоретическое обоснование дальнейшего социального и экономического развития общества самым тесным образом связано с преодолением стоимостной основы жизни, которая касается не только экономики, но и всей социальной сферы. Стоимость и ее законы, будучи законами функционирования экономической основы общественной

жизни, имеют прямое отношение ко всему тому, что обусловлено этой основой, т.е. к социальному. Достаточно сказать, что на стоимостных критериях базируются многие социальные нормы: по стоимостным меркам оцениваются благосостояние и уровень жизни людей различных классов и социальных групп, размеры и способы получения доходов, а также состояние социального равенства и неравенства, свободы и т.д. и т.п. Так, социальное равенство на деле не равных экономически и социально людей сводится к тому, что люди относятся друг к другу как равноценные субъективированные меновые стоимости. Поскольку обмениваемые меновые стоимости имеют равную величину, то стоящие за ними индивиды в акте обмена подтверждают себя как равные друг с другом субъекты.

Каждый свое предметное социальное бытие обменивает на равноценное бытие другого, т.е. в обмене субъекты оказываются равновесными по стоимости и существуют друг для друга как субъекты их эквивалентного бытия. Их одинаковая стоимостная сущность исключает специфичность их личности. На этом же стоимостном базисе основывается и их свобода. В процессе обмена меновыми стоимостями каждый выступает по отношению к самому себе как самоцель и как средство для другого, т.е. одновременно является и целью и средством. Преследуемый каждым свой индивидуальный интерес реализуется посредством их общей обоюдной воли к обмену и тем самым осуществляется их свобода: сделка добровольная, никто никого не насилует, соблюдается общий интерес, складывающийся из суммы индивидуальных интересов.

В гуманитарных областях жизни многие процессы и явления оцениваются посредством их подведения под стоимостной принцип тождественности, равновесия: зло должно быть, по крайней мере, уравновешено добром, преступление — наказанием и т.п. Обществоведы в этом отношении походят на математиков — без знака формального равенства не решают ни одной социальной задачи. Стоимостная эквивалентность (равнозначимость) составляет одно из исходных теоретических оснований распространенных в современном обществоведении суждений о равновесности факторов и вариантов общественного развития, а также равнозначности существующих точек зрения, концепций в науке4 . Отсюда – настаивание на том, что, например, социология и экономическая наука могут развиваться лишь на основе плюрализма теоретических парадигм, т.е. на основе дуализма, поскольку плюрализм есть не что иное как умноженный дуализм. Эклектику и дуализм из средств, препятствующих

развитию общественной науки, предлагают превратить в условия ее “успешного” развития. Применительно к истории общества это проявляется в отрицании того, чтобы настоящее могло превзойти прошлое, будущее — настоящее. Настоящее преподносится как “постмодерн”, ибо в нем ничего нового не допускается, оно представляется тождественным как с прошлым, так и с будущим. Во многих современных концепциях, касающихся будущего, обычно утверждается, что человеческое сообщество может сохранить себя в дальнейшем лишь при установлении глобального равновесия: силы, которые содействуют росту населения и капитала, должны уравновеситься с силами, содействующими их уменьшению5 . Рождаемость, соответственно, должна быть равна со смертностью, инвестиции капитала — с его амортизацией и т.п. Согласно этой логике существующие пропорции богатых и бедных, разрыв в доходах которых ныне достигает соотношения 1 к 74 и более, тоже вроде бы должны уравновеситься, т.е. сохраниться, хотя об этом предпочитают не высказываться. Модернистский способ мышления выставляет на первый план принцип тождественности исторических условий и реалий современности, что имеет опять-таки своим основанием стоимостной принцип равенства предпосылок и результатов, их обратимость.

В теориях модернизации общества развитие отрицается в том смысле, что оно ограничивается приведением данной социальной системы в состояние, соответствующее уже установленным стандартам, например, стандартам западного общества с его свободным рынком, автономно-суверенными индивидами, правовым государством и т.п. Имеется в виду не спонтанное движение общества в прогрессивном направлении, а некое копирование образцов, существующих моделей. Теория неомодернизма, по словам П. Штомпки, освободила себя от всех наслоений эволюционизма и теории развития, она не настаивает ни на какой-либо конечной цели, ни на необратимом характере исторических изменений6 . В этих условиях вполне обоснованным выглядит суждение о кризисе гуманитарного знания, о поиске новой парадигмы в этой области. Некоторые из современных российских социологов, к сожалению, связывают этот кризис не с обнаруженной тупиковостью рыночной модели, а с марксистским подходом к социалистической ориентации общества на максимальное удовлетворение потребностей каждого человека и на его всестороннее развитие.

Между тем эту ориентацию не только марксисты, но и многие другие прогрессивно настроенные ученые необходимым образом связывают с отказом от подчинения экономики производству прибыли. Можно сослаться на авторитет А. Энштейна, по мнению которого производство ради лучшего удовлетворения потребностей должно сменить производство ради прибыли. Он сознавал, что экономический кризис его времени разразился из-за того, что экономическая система работала на прибыль, а не на удовлетворение человеческих потребностей. На Конференции ООН в Рио-де-Жанейро (1992г.) было признано, что модель развития, которую использовали богатые страны и которая предполагает систему производства во имя прибыли, исчерпала себя и дальнейшее следование ей может привести человеческую цивилизацию к краху.

Конференция ООН по социальному развитию (Копенгаген, 1995г.) тоже констатировала удручающие отрицательные последствия этой модели: увеличение разрыва между бедностью большинства и богатством немногих; увеличение численности людей (свыше миллиарда), живущих в крайней бедности, многие из которых испытывают ежедневное недоедание, лишены доступа к доходам, образованию, медицинскому обслуживанию; рост безработицы (более 120 млн. человек официально признаны безработными и гораздо большее число работает не полный рабочий день); увеличение числа нетрудоспособных (каждый десятый является нетрудоспособным по болезни и принужден к бедности). Несмотря на признание всех этих отрицательных результатов существующей модели и желание поднять ведущее значение социального развития как для настоящего времени, так и для ХХI века, все же такое развитие предполагается осуществлять на стоимостной, рыночной основе.

Для этого считается достаточным перейти к устойчивому состоянию существующей мировой общественной системы, к так называемому устойчивому ее развитию. На такой основе, однако, декларируемых целей не достигнуть, невозможно не только осуществить в будущем социально-экономическое развитие, именно развитие, но и обосновать его. Это в свое время убедительно доказал Й. Шумпетер в своей книге “Теория экономического развития”. Классическая политическая экономия с ее исходной теорией стоимости, согласно Й.Шумпетеру, была и останется теорией, объясняющей статичное, стационарное, а не динамическое протекание экономических процессов. Теория этого стационарного процесса фактически образует, писал он, “основу всей теоретической экономической науки, и мы, будучи экономистами-теоретиками, не многое можем сказать о факторах, которые следует рассматривать как первопричину исторического развития”7 .

Подобная характеристика им относится и к теории предельной полезности. Л. Вальраса он считает классиком статичного подхода к экономике: его концепция не только строго статична по своему характеру, но и применима исключительно к статичному процессу8 . Непригодность теории стоимости для понимания экономического и социального развития объясняется тем, что стоимость, согласно ее закону, не может превосходить затраты на ее получение, и следовательно, не может удовлетворять основному условию развития – возникновению нового и превосхождению им старого. При производстве стоимости нельзя добиться никакого превышения стоимости результата над стоимостью издержек. С этой точки зрения, ни один продукт не в состоянии обеспечить превышение над стоимостью услуг труда и земли9 . Как же быть тогда с прибавочной стоимостью и ее производными (прибыль, процент, рента), которые обычно считаются результатом, превышающим затраты? В рамках стоимостного равенства, по мнению Й. Шумпетера, такого быть не может. Если речь идет о функционировании рыночного хозяйства в условиях равновесия, то прибыль как разница между нормой затрат и доходом равнялась бы нулю.

«Отсутствие чистой прибыли в рыночном хозяйстве означает, что стоимость продуктов вообще не превышает стоимость средств производства. Чистой прибыли в этом смысле не существует также в замкнутом хозяйстве, поскольку в нем стоимость всех продуктов в конечном счете вменяется изначальным средствам производства.»10. Й. Шумпетер в этом вопросе вполне соглашается с К. Марксом. Свой тезис о том, что при полном равновесии процент был бы равен нулю, он считает сходным с положением К. Маркса относительно того, что постоянный капитал не производит прибавочной стоимости. Как ни парадоксально, но рыночное хозяйство в самом совершенном (равновесном) состоянии должно было бы функционировать, не принося никакой прибыли. Такое утверждение, по мнению Й. Шумпетера, не означает, что в народном хозяйстве, когда оно лучшим образом сбалансировано, производство не дает никаких результатов. Речь идет о том, что результаты в этом случае могут быть полностью отнесены на изначальные факторы производства. Так что отрицание прибыли, ее отнесение к характеристике старой модели развития ничего еще не дают для обоснования новой модели. Не случайны, с этой точки зрения, рассуждения отдельных современных авторов о том, что мировая экономика в своем равновесном состоянии, функционирующем на основе закона стоимости, уже дала все, что могла дать для саморазвития капиталистического хозяйства. Начиная с нового, ХХI века ориентация на прибыль теряет

смысл, произойдет спад всей мировой экономики, придет конец ее развитию и саморазвитию11 . В этом показном безразличии к прибыли и в непризнании прибавочной стоимости немало лукавства. Ведь известно, что прибавочная стоимость, прибыль составляют основу развития общества в условиях рыночной системы, хотя результаты этого развития достаются немногим, причем за счет тех, кто их лишается. Прибавочная стоимость и прибыль при стоимостном равновесии вовсе не исчезают. Возникают они не вне закона стоимости и не из-за его нарушения. В рамках стоимостного отношения необходимость прибавочной стоимости (прибыли) не отрицается, за ней стоит прибавочный труд. Прибавочная стоимость эквивалентна прибавочному труду, т.е. требование закона стоимости здесь выполняется.

Причем это вовсе не мешает ее присвоению и отчуждению от ее созидателей. Стоимостное равенство тоже сохраняется: сколько теряют одни, столько же приобретают другие. Чтобы не ставить вопроса о присвоении прибавочного труда и прибавочной стоимости как основы эксплуатации и развития для немногих, обычно апеллируют к простому закону стоимости, к его очевидному требованию эквивалентности при обмене всего и всякого товара. И в прошлом, и в наше время можно встретить утверждения, что меновая стоимость по определению гарантирует всеобщее равенство. Если же этого не достигается, то виноваты в этом формы прибавочной стоимости (прибыль и др.), искажающие истинную сущность меновой стоимости.

Этими искажениями можно пренебречь, восстановив первоначальную природу меновой стоимости. Можно обойтись без противоречий, если речь идет об исходных и развитых формах стоимости, т.е. свести прибыль, процент к отношениям простого товарного обмена, а возникающие здесь противоречия объявить обычной видимостью. Из того, что прибыль не выводится из эквивалентного обмена, предполагаемого законом стоимости, вовсе не следует, что она не имеет экономического основания и не объясняется другой, но не стоимостной парадигмой – неэквивалентным обменом, неравновестностью. Если ее невозможно объяснить из эквивалентного обмена стоимости на стоимость, то это не значит, что нельзя ее вывести из неэквивалентного обмена стоимости (капитала) на потребительную стоимость рабочей силы (труда). Вопрос лишь в том, что здесь вместо стоимости появляется ее противоположность – потребительная стоимость.

Однако это обстоятельство не согласуется со стоимостной парадигмой. Приходится вообще отрицать прибавочную стоимость (прибыль) во имя “глобального равновесия” системы, ее “устойчивого развития”, вытекающих из стоимостной равновесности рыночной экономики. В этой ситуации бывает лучше “отказаться” от познавательно-объясняющих услуг прибыли, чем от закона стоимости с его требованиями эквивалентности и равновесности. Если же из стоимостного равенства не удается вывести возможность социального и экономического развития и, если “не хочется” признавать прибавочный труд и прибавочную стоимость в качестве основы этого развития, то ничего другого не остается как свести стоимость к потребительной стоимости (полезности), а источником стоимости объявить производительность труда и полезность других факторов производства. “Именно за счет роста производительности труда расширяется объем прибавочного продукта и увеличивается прибавочная стоимость”12. Причем на уровне предприятия рабочие никакой стоимости сверх стоимости своей рабочей силы якобы не создают, поскольку на микроэкономическом уровне господствует равновесность затрат и результатов. Прибавочная стоимость вроде бы создается всем обществом, а не отдельным рабочим13 . Между тем в рамках стоимостной парадигмы только увеличением прибавочного и уменьшением необходимого труда может быть объяснено возникновение прибавочной стоимости и экономическое развитие на ее основе.

Что же касается повышения производительности труда, то оно влияет лишь на изменение соотношения необходимого и прибавочного труда в пользу последнего, затраты которого равны получаемой прибавочной стоимости. В общем же случае рост производительности труда уменьшает стоимость продукта. В этом противоречии заложены причины тех трудностей, которые возникают, когда пытаются согласовать прибавочную стоимость с устанавливаемой законом стоимости эквивалентностью. Когда выводят из “игры” прибавочный труд и неэквивалентный обмен, то ничего другого не остается, как обращаться к услугам потребительной стоимости, в частности, к производительности труда, техническому прогрессу, природным силам и т.д. Но для этого надо отказаться от обращения к стоимости для объяснения развития, необходимо перестать укладывать потребительную стоимость в прокрустово ложе стоимости, необходимо исходить из потребительностоимостной парадигмы. В потребительной стоимости как раз и заключена возможность объяснения того, как из труда работника можно извлечь больше, чем ему возвращается.

Стоимостная эквивалентность и “великий” принцип равенства затрат и результатов этой возможности не только не дают, но и скрывают первопричину возникновения прибавочной стоимости. Для этого нужен другой, не менее великий принцип – принцип неравенства затрат и результатов, неэквивалентности, возникающий не из стоимости, а из потребительной стоимости обмениваемой на капитал рабочей силы, т.е. из живого труда. Если возможность развития не выводится из стоимостной парадигмы с ее принципом равновесности и кругообращения, то логично допустить в качестве основания для признания развития другой, противоположный принцип – неравновесность. Чтобы более отчетливо выявить смысл последнего принципа, надо его рассмотреть в том же ракурсе, что и равновесие – с точки зрения взаимодействия затрачиваемых условий (ресурсов) и получаемых результатов. Кроме того, экономический аспект взаимодействия (затраты-результаты) следует расширить до общесоциологического взаимодействия условий, предпосылок, на одной стороне, и результатов — на другой, составляющих вместе моменты всякой социальной деятельности. Такой методологический подход существенно превосходит ныне модный и распространенный системный принцип, особенно в анализе процессов развития. Концепция равновесности и устойчивого развития опирается не только на стоимостную парадигму, но и на представление об обществе как об устойчивой системе, в которой развитие исчерпывается изменениями элементов внутри системы. “Весь концептуальный аппарат, обычно используемый в анализе изменений, — по свидетельству П. Штомпки, — берется прежде всего из системной модели, даже если ученые и не осознают этого или не считают себя сторонниками системных и структурно-функциональных теорий.

Лишь недавно “системной модели” был противопоставлен “альтернативный образ” общества, рассматриваемого с точки зрения процесса, или морфогенетического подхода, вследствие чего концепции, использовавшиеся в исследованиях социальных изменений, подверглись соответствующей модификации”14 . В этом отношении не могут быть приняты в качестве параметра системы исторического действия переход от движения к порядку (равновесию), или простое сочетание этих принципов. Системная модель в данном случае приводит к тому, что в конечном счете движение трансформируется в порядок и перестает быть постоянным преодолением равновесности (порядка) системы, в том числе системы деятельности (практики), и тем более — постоянным переходом от одного социального порядка к другому социальному порядку. Нарушается, следовательно, принцип абсолютности движения (развития) и относительности порядка (устойчивости, покоя).

Понятие “развитие” в отличие от понятия “изменение” не сводится к изменениям элементов внутри системы. Оно предполагает прежде всего преобразование, причем постоянное, условий существования социальной системы. Так, например в экономической области исходным феноменом развития выступает новые комбинации в производительных силах: изготовление нового орудия или потребительского блага; освоение еще не освоенного рынка сбыта товаров; использование новых источников сырья и новых материалов; создание новой организационной структуры и т.д.15 Другим феноменом развития выступает тот факт , что новые условия превращаются в соответствующие новые результаты , в которых условия не только воспроизводятся , но и преобразуются. Поэтому каждый раз полученный результат, образуя определенное историческое состояние общества, неизбежно предполагает предшествующее состояние, благодаря которому он возникает.

Бытие людей, с этой точки зрения, представляет собой результат того предшествующего процесса, через который прошла органическая жизнь. Поскольку же человек стал человеком, он как первая предпосылка человеческой истории, есть в то же время ее постоянный продукт и результат. Предпосылкой человек становится тоже только как собственный продукт и результат. В первом случае, на этапе органической жизни, человек еще не существует, а исторические условия органической жизни, когда возникают общества, заменяются общественными условиями. Именно последние, а не первые, полагаются обществом как условия своего существования, и они постоянно воспроизводятся. Мы можем, следовательно, представить социально-экономическое развитие как диалектику предпосылок и результатов, и вместе с К. Марксом заявить: “всякая предпосылка общественного процесса производства есть вместе с тем и его результат, а всякий его результат выступает вместе с тем и как предпосылка”16 .

С одной стороны, при простом воспроизводстве первоначальные предпосылки, благодаря простой непрерывности процесса, создаются все снова и снова и тем самым закрепляются в виде результата. С другой стороны, при расширенном воспроизводстве непрерывность этого процесса прерывается, система изменяет траекторию своего движения и может перейти в новую, т.е. противоположную прежней, систему, что предполагает не кругооборот, не движение от равновесия к равновесию, а развитие. С этой точки зрения, наиболее эффективной для обоснования развития является воспроизводственная концепция, исходящая из механизма расширенного воспроизводства.

Можно сослаться на мнение Й. Шумпетера, высоко оценившего теорию воспроизводства К. Маркса. Й. Шумпетер справедливо считал, что классики политической экономии и Л. Вальрас для теории развития сделали лишь то, что они ввели в нее фактор роста населения и фактор сбережений. Но эти факторы, по его мнению, могут приводить лишь к изменению элементов системы, но не к появлению нового в ней. Единственную значительную попытку обосновать развитие предпринял К. Маркс. Только ему присущи разработки проблемы “развития” непосредственно экономической жизни с помощью средств экономической теории. Его теория накопления, обнищания, гибели капитализма в результате краха его экономической системы строится действительно на идеях и соображениях чисто экономического порядка, и его взгляд постоянно направлен на достижение цели, заключающейся в том, чтобы мысленно постичь именно развитие экономики в целом, а не просто кругооборот хозяйства в определенный период времени17 . Вместе с тем Й. Шумпетер исключал материалистическое понимание истории из методологических средств, используемых для обоснования теории развития. Это он делал под тем предлогом, что материализм К. Маркса якобы не связан с его точной экономической теорией, не относится к экономике в собственном смысле, не дает возможности оперировать экономическими методами, теоремами и понятиями.

Сам К. Маркс в “Послесловии ко второму изданию” “Капитала” свою трактовку законов экономики как законов ее изменяемости, развития, перехода от одной формы к другой, от одного порядка взаимоотношений к другому считал результатом материалистического понимания истории, материалистически понятых основ диалектического метода. Впрочем, Й. Шумпетер признавал, что его собственная концепция покрывает лишь небольшую часть поверхности здания, возведенного К. Марксом. Диалектика взаимодействия предпосылок и результатов в социальной области не может дать полного представления о развитии, если не включить в это взаимодействие человеческую деятельность, практику.

Обращение к труду, причем к труду, созидающему не стоимость, а потребительную стоимость (полезность), и к социальной деятельности вообще, составляет, как уже сказано, необходимое условие объяснения социально- экономического развития общества. В этом отношении нужно приветствовать экономистов и социологов, которые исходят в своих концепциях из теории деятельности, социального действия, производства обществом самого себя. Можно, например, сослаться на известного французского социолога А. Турена, полагающего, что само социологическое понимание общества становится возможным лишь тогда, когда общество рассматривается как результат труда, социальной деятельности18 . Вместе с тем деятельностный подход, претендуя на роль интегративной стратегической теории в социологии, не должен ограничиваться анализом ”чистой” деятельности по формуле “движение все, а его условия и результат – ничто”.

Деятельность без предпосылок, без соответствующих условий (ресурсов) не может выполнять функцию созидания общества, источника его развития. Люди, делая свою историю, строят ее исходя из существующих обстоятельств и предпосылок. Конечно, не обстоятельства сами по себе творят историю. Ее создают люди в процессе своей практической деятельности, хотя сами они одновременно являются и продуктом создаваемых ими обстоятельств.

Здесь важно исторические условия, в которых осуществляется деятельность, а также самих субъектов деятельности, не растворить в некоем “поле” взаимодействий, лишенном материальных носителей. “Разумеется, – справедливо замечает Ж. Сартр, – условия существуют: только они и придают направленность и материальную реальность изменениям, которые ими готовятся, хотя человеческая практика их сохраняя, превосходит в своем движении”19. Необходимо подчеркнуть, что именно условия (ресурсы) выступают детерминантом направленности деятельности, их следует ставить впереди, а не позади этой направленности. Тем более их нельзя отождествлять с порядком, относить на его сторону, а не на сторону движения. Не менее существенно и признание объективизации деятельности в ее результатах, в том числе и в человеке, и следовательно, определение человека не только как деятеля, но и одновременно как продукта деятельности, труда (как своего, так и других людей). Причем результат не должен быть отождествлен с условиями, “предпосылками”. В противном случае не учитывалась бы роль самой деятельности не только в превращении условий в результат, но и в главном – в преодолении их тождества, “эквивалентности”, т.е. в создании результата, превосходящего условия. Тогда будет легко представить человека деятелем, способным посредством труда и действия прибавлять к исходным обстоятельствам новое в получаемых результатах. “Надо выбирать: либо мы все будем сводить к тождеству…, либо превратим диалектику в божественный закон, налагаемый на универсум, в метафизическую силу, которая сама по себе порождает исторический процесс (и тем самым впадаем в гегелевский идеализм)” .

В наше время на пути к обоснованию социально-экономического развития приходится преодолевать необычайно распространенный “постмодернизм” с его претензией рассматривать прошлое не как предпосылку, а как непосредственную составную часть настоящего и будущего, которые считаются тождественными с тем, что было. “Я полагаю, — пишет, например, А. Гулыга, — что философия достигла своего предела… Философия существует только как история философии”21 . Прогресс в прошлом, как полагают представители “постмодерна”, был возможен потому, что потери были меньшими, чем приобретения. Ныне же вроде бы человечество стало терять больше, чем приобретает, или , по крайней мере, не приобретает больше, чем теряет, вступая в полосу удерживаемого равновесия между потерями и приобретениями. С этой точки зрения, современные рассуждения о возрождении России нередко превращаются в защиту старого капиталистического или помещичьего прошлого, в призыв повернуть историю вспять. Никак не хотят согласиться с тем, что история необратима, что настоящее и будущее в том или ином отношении превосходит прошлое, хотя возможны попятные движения.

Такое утверждение – не результат присущего человеку исторического оптимизма, а необходимый вывод из анализа существа человеческой деятельности. Ее специфичность в том и состоит, что человек, осваивая условия, окружающую среду и сохраняя идущую от них детерминацию, на основе этих условий преобразует мир, достигает новых результатов, не содержащихся в условиях. Человек характеризуется прежде всего превосхождением ситуации, тем, что ему, по словам Ж. Сартра, удается сделать из того, что из него сделали. Человек — это такое материальное существо, которое постоянно превосходит условия, в которые он поставлен, он раскрывает и определяет свою ситуацию, выходя за ее рамки, чтобы объективировался через труд, действие, поступок . Каким же образом общество и люди посредством деятельности (труда) достигают превосходства ее результатов над предпосылками и тем самым делают возможным развитие?

Обычно на первое место ставят специфику человеческой познавательной деятельности, благодаря которой люди превосходят существующую действительность, наличную ситуацию вначале идеально – в виде создаваемого образа будущего результата и цели, мобилизующей волю человека на ее достижение. У Ж-П. Сартра этого рода превосходство выражается в создаваемом человеком проекте, понимаемом как стремление выдвинуться, “броситься” вперед. Даже самое примитивное поведение, по его словам, детерминируется не только обусловливающим его отношением к имеющимся налицо факторам, но и отношением к определенному будущему объекту, который он стремиться вызвать к жизни. Индивиды на основе данных условий и при расходящихся и противоположных интересах осмысливают и превосходят проекты других. В этом отношении сказать о человеке, что он есть, значит сказать, что он может23 . Превосхождением и превосхождениями превосхождений как бы конструируется будущий социальный объект. Его конструирование вначале выступает в форме отношения существующего к своим возможностям, ограниченными наличными условиями существования. Превосходя данные условия в направлении поля возможностей и реализуя из них одну, индивид объективирует себя и тем самым принимает участие в созидании истории24 . В концепции А. Турена историчность человеческой деятельности тоже связывается с познанием, культурной моделью.

Знание, по его мнению, образует исходную составляющую историчности, ее наиболее прямое и наименее социально организованное выражение. Эта модель, однако, — не рефлексия общества над собой и не идеология. Ее нельзя также свести к совокупности идей, ценностей, смыслов. Она в действительности неотделима от труда, посредством которого общество воспроизводит себя, она свидетельствует о материальной стороне этого воспроизводства. Наиболее четкое и практически измеряемое выражение превосходства результатов над затратами в познавательной деятельности можно найти у Ф. Энгельса.

По его словам, духовный элемент труда – изобретательность – приводит к результатам, многократно превышающим затраты на науку. Только один такой плод науки, как паровая машина Джемса Уатта, принесла миру за первые пятьдесят лет своего существования больше, чем мир с самого начала затратил на развитие науки25. Здесь же выявляется четкий критерий оценки эффективности развития — разница между полученным эффектом и затратами в единицах сэкономленного труда.

Свойство превосходить затраты относится не только к духовной стороне деятельности, а ко всему труду. Иначе теряется смысл самого труда как источника общественного развития. Коренное свойство всякого труда – производить результат, превосходящий затраты. В этом своем качестве труд выступает не просто перводвигателем, а вечным двигателем. Человек и его труд завершают принцип движения органических тел — снова и снова воссоздавать свою жизнь из условий, не обладающих таким свойством. Посредством труда общество производит дополнительный результат без соответствующих дополнительных затрат.

Благодаря труду общество производит самого себя, воздействует на самого себя таким образом, чтобы воссоздавать себя все в новых и новых качествах. Именно потому, что люди производят свою жизнь, причем определенным образом, они имеют свою историю. Общество есть то, что оно из себя делает, т.е. то, каким оно себя производит. В этом производстве самого себя оно воздействует на себя, делает себя историчным. Главное свое качество — превосходство результатов над затратами, труд реализует своей основной функцией — созданием прибавочного продукта.

Все развитие человеческого общества, по словам Ф. Энгельса, начинается с того дня, когда труд семьи стал создавать больше продуктов, чем необходимо было для ее поддержания. Избыток продукта труда над издержками поддержания труда, образование и накопление из этого избытка общественного производительного и резервного фонда — все это было и остается основой всякого общественного и умственного прогресса.

Соответственно, чтобы обосновать этот прогресс — необходимо иметь потребительностоимостную концепцию производства прибавочного продукта, его накопления и расширенного воспроизводства.

1. Медоуз Д. Х., Медоуз Д. Л., Рандрес Й. За пределами роста. М., 1994. С. 13.

2. Голанский М. М. Будущее мировой экономики и перспективы России. М., 1994. С. 89.

3. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб., 2001. С. 393.

4. См.: Будущее России и новейшие социологические подходы: тезисы докладов. М., 1997. С. 2 – 13.

5. Медоуз Д.Х. и др. Пределы роста. 2-е изд. М., 1991. С. 78.

6. Штомпка П. Социология социальных изменений. С. 184.

7. Шумпетер Й. Теория экономического развития. М., 1982. С. 52.

8. Там же.

9. Там же. С. 92, 93.

10. Там же. С. 54, 94.

11. Голанский М.М. Будущее мировой экономики и перспективы России. М., 1994. С. 84.

12. Там же. С. 26.

13. Там же. С. 27.

14. Штомка П. Социология социальных изменений. С. 20.

15. Шумпетер Й. Теория экономического развития. С. 159.

16. Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 26. Ч. 3. С 534.

17. Шумпетер Й. Теория экономического развития. С. 139.

18. Touraine A. Production de la société. Paris. 1993. Р. 27

19. Sartre J-P. Critique de la raison dialectique. T. 1. Paris. 1960. Р. 61.

20. Там же. С. 68.

21. Гулыга А.В. Русская идея и ее творцы. М., 1995. С. 11.

22. Sartre J-P. Critique de la raison dialectique. С. 63, 95.

23. Там же. С. 63, 68.

24. Там же. С. 64.

Будущее за обществом труда / В.Г. Долгов, В.Я. Ельмеев, М.В. Попов, Е.Е. Тарандо и др. // Под ред. проф. В.Я. Ельмеева. — Б 90 СПб.: С.-Петерб. ун-т, 2003. —272 с.