Живописец восторгается не только природой

Опираясь на богатые археологические, этнографические и исторические данные о происхождении искусства, можно сделать вывод, что образ как факт сознания возникает задолго до того, как становится художественным образом, а мышление образами предшествует возникновению художественного мышления, воплощенного непосредственно в искусстве. Наскальные рисунки первобытного человека поражают верностью изображения облика животного, динамикой, своеобразной экспрессией, позавидовать которым подчас могут и современные художники. Для эпохи становления человеческого сознания рисунки палеолита свидетельствовали об огромных успехах познавательной и художественной мысли, столкнувшейся впервые с освоением мира в образе, а следовательно, так или иначе поставленной перед практическими трудностями передачи явления и сущности, единичного и множественого, конкретного и общего. Вот почему наряду с совершенствами, свидетельствующими о высоком уровне творческих возможностей человека, бросается в глаза и огромная дистанция между первыми художественными творениями и современным состоянием искусства.

Чтобы представить путь, пройденный от первых набросков, сделанных человеческой рукой, до памятников современного искусства, чтобы в сравнении с прошлым выявить сущность того, чем стало искусство теперь, необходимо иметь в виду следующее. Для нас навечно утрачены побуждения, которые заставили человека сделать первые пещерные рисунки, нет никакой возможности восстановить тот смысл, который вкладывался их творцом в изображаемое, понять, что он пытался сказать. Смысл изображаемого в значительной степени оказывался внеположным образу. Вернее, для нас представляется возможность говорить о наличии двойного смысла: внешнего постижения предмета изображения и «сверхсмысла», или, как мы сейчас сказали бы, идейного содержания, которое тогда еще оставалось незакрепленным в образе. Перед нами «немой» образ, он ничего не говорит больше своего «предметного», «тематического» содержания; эмоция, ассоциация также произвольны и необязательны здесь, как и при созерцании всякого реального факта действительности. Существуют предположения об особом смысле и значении создаваемых рисунков, возможно имевших магические функции. Однако определенное смысловое содержание изображаемого еще не было закреплено материальными средствами, выходило за пределы художественной формы.

Структура образа но стала еще носительницей смыслового содержания. Рисунок первобытного человека показывает явление, по почти ничего не говорит об его понимании человеком. То же самое, видимо, справедливо и в отношении песен народов, стоящих на ранних стадиях своего развития. Так, мы можем получить представление об определенном факте, например об охоте на кенгуру, по у нас почти нет никаких данных для суждения о том, как относился первобытный художник к происходящему, как его оценивал, что он хотел сказать изображаемым. Праобраз передавал определенное явление, попадавшее в поле практической деятельности пещерного человека, фиксировал факт, воспроизводил реальный облик объектов, но в своем смысловом значении он преимущественно содержал неподвижное тождество: олень есть олень, охота на бизонов есть охота на бизонов (А = А).

Жизненное содержание образа еще не стало его идейным содержанием. И далеко недостаточны соображения некоторых искусствоведов, которые сводят прогресс искусства от первобытного рисунка до современной картины к изменениям и накоплению нового качества лишь в области изобразительной техники. Созданное первобытным человеком поражает зачастую высоким мастерством и предметной верностью, но говорить на этом основании о реализме первобытного искусства значит совершенно не понимать исторического становления природы художественного образа, возникшего в результате диалектики передачи облика и сущности изображаемого, вйдсния и понимания мира, вещественного содержания и идеи.