Своеобразной особенностью социально-политического развития России на протяжении длительного времени являются постоянно повторяющиеся циклы реформы – контрреформы. Модернизация и европеизация начала XVIII в. сменяются возвращением к «преданьям старины глубокой» при Петре II. На смену политике Просвещенного абсолютизма Екатерины II приходит военно-полицейская монархия Павла I. Откат от либеральных реформ начала XIX в. происходит еще при самом императоре Александре I и в полной мере реализуется при его брате Николае. И, наконец, самым ярким проявлением этой тенденции можно считать контрреформы Александра III, фактически перечеркнувшие двадцатилетнюю деятельность его отца. В чем же причина этой закономерности?

Почему большинство попыток преобразований так и остались лишь папкой бумаг, легшей на стол Императора? Как отмечал М. М. Сперанский, «история России со времен Петра Первого представляет беспрерывное почти колебание правительства от одного плана к другому. Сие непостоянство или, лучше сказать, недостаток твердых начал, был причиною, что доселе образ нашего правления не имеет никакого определенного вида, и многие учреждения, в самих себе превосходные, почти столь же скоро разрушались, как возникали» . Очевидно, что политический деятель начала XIX столетия надеялся дать России те самые «твердые начала», которых ей так не хватало. Причина такого непостоянства в несогласованности действий государства, общества и личности в их взаимном нежелании слушать и слышать друг друга. Как отмечают исследователи, «российский социум несимфоничен – он конфликтен универсально, безусловно. Везде, всегда. Власть противостоит обществу, государство народу, институты гражданам, система человеку» . Действительно, огромная бюрократическая машина полностью поглощает общество, направляет все его силы на достижение целей государства. Отсюда пассивность, аполитичность, конформность населения, приводящая к полной атрофии гражданского общества.

Но стоит центральной власти показать свою слабость – и тут же на лицо абсолютная свобода, переходящая в разгул, произвол и тиранию низов. Прав Н. А. Бердяев, говоря, что Россия одновременно и самая государственная и самая безгосударственная страна в мире. Что касается личности, роль ее в отечественной истории традиционно велика (возможно, выше, чем в других, особенно в западных, странах, где общественную жизнь во многом определяют институты). Результатами такой несимфонийности и являются маятниковые движения российских реформ. И хотя не все преобразования уходили в небытие истории, реакция следовала неизбежно, а причины ее были одинаковы для всех циклов реформ-контрреформ. Личная воля государя очень часто была определяющим фактором, как инициирующим преобразование, так и гасящим его. Яркий пример Петр Великий.

Его неиссякаемая энергия, железная воля, стремление самому вникнуть во все дела явились главным залогом успеха. Но именно этим и объясняется отказ от преобразований, последовавший за смертью императора. Ведь реформы проводились по личной инициативе царя, под угрозой репрессий, их необходимость не была осознана обществом (в народе Петра I называли Антихристом); царь умер, и все прекратилось. Обратный пример дает Павел, проводивший контрреформы или в пику матери, или в связи со своими прусскими вкусами, не заботясь о нуждах и чувствах общества. Или Александр I, заявивший: «Что же я такое? Нуль. Из этого я вижу, что он (Сперанский) подкапывается под самодержавие, которое я обязан вполне передать наследникам своим»3 . Не менее важной причиной являлась оглядка на правящую элиту, замкнутую, неподконтрольную народу и сосредоточившую в своих руках мощные рычаги власти, что заставляло считаться с ней монархов. Петровский акцент на меритократии, личной выслуге, привел к тому,

что дворяне служили царю, а не Родине. Они осуществляли замыслы Петра не потому, что осознавали их важность, а потому, что служба приносила им очередной титул и давала доступ к государственной казне (состояние светлейшего князя Меншикова составляло 13 млн на 1727 г., а бюджет государства в 1725 г. – 10 млн рублей)4 . Александр I, хорошо зная на собственном опыте влияние придворных группировок, предпочел отправить в ссылку Сперанского, услышав недовольство консервативных кругов проектом преобразований. Николай I осознавал как необходимость отмены крепостного права, так и все недовольство дворянства, вызванное этим, а также и то, что именно последнее является опорой его трона.

Очень часто реформы, сами по себе прогрессивные и необходимые, встречали резкое сопротивление со стороны общества из-за методов их проведения или непомерных затрат на реализацию, не считавшихся с реальными материальными возможностями населения. Так, достаточно жесткий метод насаждения нововведений при Петре I, особенно в культуре и быте, (для перехода на новый стиль одежды был издан специальный указ с указанием сроков, а ношение ножа могло закончиться ссылкой) был болезненным для общества и настроил значительную его часть против преобразований. Не вызывала народной любви к реформированию и огромная мобилизация человеческих и материальных ресурсов: как верно заметил Ключевский, «государство после Петра стало сильнее, а народ слабее». Не меньшей проблемой являлась преданность идеи, ради воплощения которой разрешалось жертвовать всем, чем угодно. Петр I, увидев европейские государственные, культурные, образовательные, промышленные учреждения, решил, что необходимо преодолеть отставание России в кратчайшие строки. Для этого готовые европейские институты были вырваны из родной почвы и перенесены на совершенно чуждую.

В итоге одни и те же учреждения привели к прямо противоположным результатам: заводы и фабрики окончательно разрушили феодальный строй в Европе, а в России послужили стимулом дальнейшего закрепощения крестьян. Проведению реформ препятствовало недоверие общества государству, некая предубежденность народа к преобразованиям. В частности, реформы 60-х гг. XIX в. были восприняты социалистическим крылом как уступки царизма, стремящегося сохранить, а то и усилить существующий политический строй. Реформы П. А. Столыпина, несмотря на их здравый смысл, были встречены в штыки крестьянством, побоявшимся выхода из общины.

Оппозиция мало того, что не отличалась единством, так еще предпочитала легальным методам достижения своих целей – силовые, радикальные меры. Эта тенденция, беря свое начало на Сенатской площади, в полной мере воплотилась народовольцами 1 марта 1881 г. Более или менее политическая активность граждан в законных рамках (земское движение, политические партии) возникает только в начале XX в. Непонимание существовало в самом обществе: безрезультатное «хождение в народ», имевшее своей целью донести до крестьян леворадикальные идеи, так же как и убийство царя-освободителя, не то что не подтолкнувшее к революции, но вызвавшее слезы жалости у простых людей, отчетливо демонстрирует пропасть, существовавшую между интеллигенцией и народом.

По мнению автора, способ оптимизации сотрудничества между государством, обществом и личностью в преодолении «противостояния верхов и низов, выражающегося в специфическом синдроме взаимоотчуждения на базе взаимонедоверия, взаимоподозрительности относительно способности делать добро, а не делить его»5 . Становление гражданского общества (множество неправительственных групп, организаций, отстаивающих свои интересы перед государством и контролирующих его) при сохранении сильной центральной власти, готовой идти на диалог с населением и действующей в рамках закона, – залог успешного и эффективного взаимодействия всех компонентов российского социума.

Бондарева Анна Геннадьевна (МГУ имени М. В. Ломоносова)