Победа! И боль переплетаться с радостью… | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Победа! И боль переплетаться с радостью…

Победа! И боль переплетаться с радостью...

Победа! И боль переплетаться с радостью…

Война нас застала в городе Новый Буг, где мой отец Фёдор Ефимович работал завучем сельскохозяйственного техникума. В день начала войны мы были с другом, его папа выращивал баштан, и мы поехали на баштан – это между Новым Бугом и каховским элеватором. Мы очень рано поднялись почему-то. И тут пролетают несколько самолетов над нами, и его папа говорит: «Да, это война».

Мы сразу собрались, поехали домой, и смотрю – мама уже собирает вещмешок. И в самый первый день войны отца взяли на фронт, по призыву, а мама осталась одна, и нас четверо. Вскорости пришли немцы, потому что Новый Буг он был на линии удара немцев, они шли на Кривой Рог. И в первые дни немцы людей расстреливали средь бела дня направо и налево, несмотря на то, что это были женщины или дети.

С закатанными рукавами идут, смеются, стреляют… Жуткое время было. После этого была тишина две недели, а потом снова пошли ночные расстрелы. В этот момент Одесса уже была почти в окружении, и была создана бригада из моряков с тех кораблей, которые стояли в Херсоне, в Николаеве, в Севастополе. И вот эта бригада высадилась в Григорьевке и нанесла мощнейший удар по немцам и румынам. И вот после этого немцы начали себя иначе вести. Они поняли, что с этими людьми будет сложно воевать, и рано или поздно всё закончится не в их пользу. И они начали себя более смиренно вести, и румыны в том числе. Но в основном свирепствовали немцы. Когда немцы пришли, они ввели комендантский час и делали облавы, и людей, которых задерживали – расстреливали без суда и следствия.

Поэтому люди в вечернее время абсолютно не передвигались. У нас в семье несколько раз делали обыски в осеннее-зимний период, вламывались без стука, всё переворачивали, двери открытые, дети стоят… Когда пришли немцы, в городе была оставлена подпольная группа для работы. Они вели переговоры, в частности, и с моей мамой, и она дала согласие участвовать в подпольном движении. Через неё и через её подругу Марию Гусеву (у той тоже было четверо детей на руках) шли связные из Крыма. Их задача была встретить, дать возможность переночевать, накормить и в дорогу дать, порой даже выстирать одежду… Война была жёсткая, было несколько обысков – может, искали какую-то документацию, может, листовки, но ничего они не нашли.

Когда стало известно, что на нашу семью выписали арест, мы сразу собрались и ушли, а Мария Гусева осталась – хотела подождать и уйти утром, а ночью пришли, её забрали и расстреляли. В техникуме учились люди разных национальностей: русские, украинцы и немцы. Очень много жило немцев здесь – в Херсоне и в Николаеве, причём жили они здесь испокон веков. Но наша семья попадала под расстрел, потому что отец наш был завучем техникума, он – советская интеллигенция, и вся его семья попадала под расстрел. Немцам в первые же дни некоторые подлецы доложили обо всех, кто где живет. Но, насколько мы знаем, их же первых и расстреляли.

Один ученик техникума нас пришёл и предупредил, что нас должны расстрелять. Мама схватила нас (четверо детей), мы рванули в чём стояли – и ушли. Так мы оказались в Бериславе. Берислав был оккупирован уже… В период войны для населения большим спасением были скирды в полях, люди вырывали норы, залазили туда, там тепло. В Бериславе мы там пробыли больше года, пока нас не нашли. Что меня поразило: в время Великой Отечественной войны люди настолько были дружны, настолько друг другу помогали – не спрашивали ни фамилии, ни имени, ни отчества. Нам принесли две арбы, в одной были дыни, говорят маме: «Разгружай, у тебя четверо детей». Мама: «Ой, а что мы с ними будем делать?» А хозяйка говорит: «Ничего, мы их насушим, зимой чай с ними будем пить». А на второй арбе привезли кукурузы, с кукурузой дело проще – сушили, а потом делались такие самопальные установки, и эту кукурузу мололи на дерть, мука шла на лепёшки, а из этого варили кашу. И таким образом многие люди жили и спасались. Когда нам стало известно, что нас снова взяли на прицел, то мы тогда рванули в Красный Маяк. Там мы жили перед освобождением около года. В Красном Маяке осталась в основном женская часть

населения, люди продолжали заниматься сельским хозяйством. Наши наступают уже, идёт линия фронта. А это было осеннее время, и наши продолжали сеять, говорили, что наши освободят, и будет уже озимая. Немцы стали противиться, говорили: «Что ж вы делаете?» Надо, чтоб поле не пустовало. Главная задача была искать пищу. В первые дни войны люди прятались по балкам от бомбежек, и живность туда взяли. И там дикие куры развелись. Я полез за курицей, и вот я с одной стороны лезу, а с другой лезет немец с винтовкой. Хорошо, что он был в очках, он не смог меня заметить, пришлось рвануть оттуда, аж всё было мокрое. А когда нас освободили, другая история была: озимые были в очень хорошем состоянии. Первое событие было такое. У моей мамы нужно было оперировать руку, и женщины говорят: «Идите к немцам».

Там военная часть стояла. Пошла она, там врач говорит: «Порося принесёшь – и я тебя прооперирую». Мама пришла, плачет, четверо детей на руках… И тут наши женщины приходят, женщины приносят порося, говорят: «Бери, неси ему, пусть подавится». Отнесли, он прооперировал, и мама прожила до 2000 года. У моей мамы было очень природное чутьё какое-то, к ней многие женщины приходили, она говорила: «Не волнуйся, твой Иван живой, вернётся с войны» или «Будет раненный, но вернётся». Приходили женщины, она могла сказать: «Не жди его…» Потом, когда фронтовые части немецкие волной перекатывались, они забирали всё, в любой подвал залазили. Соответственно, с продуктами было тяжело, был голод.

И вот немцы назначили в Красном Маяке местного немца, чтобы он был директором больницы. И он вечером через два-три дня выходит и говорит: «Настя, зайдёшь ко мне вечером». Она на него: «Да пошёл ты, старый чёрт!» Он: «Я тебе сказал – зайдёшь. И возьми с собой два мешка». Она приходит, он ей мешок крупы и мешок муки даёт, говорит: «Бери сколько унесешь, и скажи другим». И в течение ночи он всех женщин снабдил продуктами, а потом его спросили, как он не боится, его ж попрут наши, а он: «У меня деды и прадеды здесь похоронены, это моя земля!» И перед тем, как нас освободили, он за полсуток вдруг исчез – он и его дочь. По слухам, они ушли в другую часть Украины, туда, где их не знают, фамилию-имя поменяли. Вот так люди друг другу помогали, не деля никого.

Там, где сейчас Каховское водохранилище, были плавни, а Днепр проходил у высокого берега Красного Маяка. В плавнях наши, немцы там. Немцы собрали всё население и сказали: «Вы должны это место покинуть, потому что здесь будет фронт, стрелять будут». Это был обман. Люди собрались, котомки взяли. И вот нас собрали у Красного Маяка, и такая колонна огромная двинулась в сторону Новоалександровки. А на второй день жандармы окружили, и погнали нас этапом до Березнеговатого. Там на окраине разместили нас в два каких-то здания больших, и там нас продержали два дня. И тогда мама говорит: «Надо бежать». И женщина какая-то: «Давайте бежать!» А в этом здании были небольшие оконца, и один немец караулит, а двери не на замке. Это зима была, холодно, снег небольшой лежал. Мы с мамой сделали небольшой подкоп и драпанули ночью. И это Березнеговатое…

В одно место постучали – нас не пустили, в другое место побежали. Нас приютила семья, и мы там прожили какое-то время. А остальных людей (это я знаю уже по рассказам) на второй день по этапу погнали дальше, а в конце дня детей забрали в одну сторону, женщин в другую, и эти дети пропали, их до сих пор разыскивают… 9 мая 1945 года помню… Тогда все новости узнавались через железную дорогу.

На водокачке работала семья, и папа у них был машинист, и они 6-го или 7-го мая получили от папы сообщение, что он ведёт поезд груженный в Берлин. А рано утром я его дочку увидел. Она бежит, орёт, и боль переплетаться с радостью, кричит: «Победа!» и «Ой, папочка погиб…» Можете себе представить…

Дорохов Анатолий Петрович, 1935 г.р.


Комментировать


2 + = шесть

Яндекс.Метрика