Пушкинское творчество | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Пушкинское творчество

А.С. Пушкин

А.С. Пушкин

Пушкинское творчество обнаруживает особенность, которая на исторических этапах литературы XIX века уже не играет столь заметной роли: Пушкин утверждает свой идеал гармонического человека и гармонически слаженной жизни, свое устремление к этому идеалу не только содержанием (тема, проблематика и т. п.), но и непосредственно самим стилем.

См. также: Русская словесность — это Александр Сергеевич Пушкин

Позднее — для Гоголя, Достоевского, Толстого — стиль не был уже столь ответственной сферой воплощения гуманистического идеала; на первый план выдвигается психологическое раскрытие характера или социально заостренное описание быта. Стиль выступает посредником, часто внешней формой, более нейтрально «облекающей» содержание. А пушкинский метод во многом как бы доверяет именно стилю раскрытие больших содержательных задач. Пушкинская эпоха еще не обнаружила кричащей нестерпимости тех запутанных жизненных противоречий, которые с особенной силой сказались в русской действительности второй половины XIX в. Эти противоречия тогда еще не определились как особый предмет художественного исследования. «Время строгого разбора еще не наступало, и Пушкин не мог вызвать его ранее срока».

Художественное открытие глубочайшего социального антагонизма жизни, как известно,— заслуга критического реализма, «натуральной школы» Гоголя и Белинского. Прекрасное, созданное Пушкиным, простирается до этого рубежа. Его противоречия просты и четки. Знаменательно, что Лев Толстой за год до ухода из дома с большим чувством говорит о «бодром», ясном, «незапутанном Пушкине». И когда Добролюбов и Толстой признавали заслуги Пушкина прежде всего в области «формы», они исторически были не совсем неправы. Конечно, не только «форма», но и то содержание, которое было вскрыто позднее. Глубокое народное начало идейно-художественного сознания Пушкина воплощалось не помимо, не «вопреки» его жизненной позиции, а в специфических формах, вызванных этой позицией. Понимание Пушкиным общественной жизни России (заслужившее роману «Евгений Онегин» классическое определение «энциклопедии русской жизни») было, естественно, не безграничным — недаром поэт так живо реагировал на «Мертвые души» Гоголя, вдруг открывшие ему новую сторону современной действительности.

Однако момент известного исторически обусловленного «незнания» играл и некоторую положительную роль в формировании тех совершенных художественных «миров», в которых Пушкиным постигнута правда жизни в ее сокровенных, «чистых», тонах, в которых выражена жажда гармонической красоты человеческого существования и даны вечные образцы этой в конечном счете достижимой гармонии. Поэтому можно сказать, что революционное значение творчества Пушкина с годами не только не отменялось, не только не умалялось, но продолжало возрастать. В общественной жизни страны происходили громадные сдвиги и перевороты. И в условиях острой ломки старых устоев русские писатели обращались к Пушкину — не за прямыми, конечно, ответами на свои мучительные вопросы.

Они буквально припадали к наследию Пушкина как к источнику художественно подтвержденного оптимизма, доказанной достижимости идеала прекрасной, гармонически слаженной жизни. В мировосприятии поэта еще нет того выраженного разрыва между идеалом «всеобщего братства» людей и ощущением личной слабости, одинокости, что характеризует лермонтовское творчество. Художественный мир произведений поэта еще не раздирается той неутихающей болью по поводу распавшихся сторон жизни, которой искажено лицо музы Некрасова. Очень важной для понимания нашей проблемы является мысль, отчетливо сформулированная Герценом (и перекликающаяся с суждениями Добролюбова по этому поводу), о том, что Пушкин, видя противоречия русской действительности и не сглаживая их, еще не смущается ими, что, хотя «ему были ведомы все страдания цивилизованного человека», «он обладает инстинктивной верой» 10 в конечную правоту хода истории. Присмотримся к образно-стилевому строю одного из зрелых образцов лирики Пушкина. Вот первая половина стихотворения:

Город пышный, город бедный,

Дух неволи, стройный вид,

Свод небес зелено-бледный,

Скука, холод и гранит и.

Это Петербург. Пушкин далеко не всегда (и до, и после) видел его в таком мертвенно-бледном обличье. Но в данный момент он именно таков. Одновременно схвачено и выведено на поверхность общее ощущение и «пышности» — и «бедности», и «стройности» — и скованности, назойливой упорядоченности. И то и другое рядом, но равнодействующая художественного смысла этой картины не в пользу «Северной Пальмиры». Когда позднее Бакунин, покидая Россию, был вынужден из-за бури вернуться от Кронштадта назад, встающий из моря навстречу силуэт города произвел на него очень тяжелое впечатление. И провожавший его Герцен нашел для такого впечатления самые подходящие слова — именно те, пушкинские, что приведены выше. Вспоминая этот эпизод, Герцен обращается прямо к стилю стихотворения, непосредственно создающему такое впечатление: поэт «бросает слова словно камни, не связывая их меж собой». Это изумительно точное наблюдение.

Надо было грубовато сказать: «камни», чтобы подчеркнуть раздельность элементов этой единой и противоречивой картины. Они вырисовываются рядом — и отчетливо порознь. Впрочем, равноправия здесь нет. Преобладающий элемент — мотив неволи и общий «зелено-бледный» тон — подавляют и «стройность», и «пышность». И гранит здесь — прежде всего камень, одевающий стены темницы. Итог мрачен, никакой гармонии нет. Но ведь это только половина стихотворения! В бездушный и нарочито тусклый (при всей своей великолепной четкости) «гранитный» контур вписывается совершенно равная ему по мере авторского внимания картина живой жизни. Очерченный лишь двумя деталями образ этой жизни, трогательный, подвижный, окутанный теплой «камерной» атмосферой, именно «вписывается» в заледеневшую раму идеально завершенного города — прибежища «скуки» и «холода», ничуть не утрачивая своей собственной теплоты:

Все же мне вас жаль немножко,

Потому что здесь порой

Ходит маленькая ножка,

Вьется локон золотой.

«Маленькая ножка» на безжизненном граните — это, конечно же, не образ птички в клетке. В стиле стихотворения вольное скольжение «ножки» и непринужденная грация «локона» не скованы мертвой громадой,— они ею только обрамлены. Здесь сам поэт, его вольная душа — птица в клетке. Но он не отчаивается: «потому что здесь порой»… Все видит, ни на что не закрывает глаз — и не отчаивается. Тоскливый итог первого четверостишия не спят. Но видимое горькое «разоблачение» уравновешенно жизнелюбивым утверждением. Противоречие поднято, энергично очерчено — и оставлено открытым, поставив лицом к лицу две несомненные данности жизни.

В. Д. Сквозников


Комментировать


девять − 3 =

Яндекс.Метрика