Стиль Пушкина

Каждое произведение Пушкина с той или иной стороны кидает свет на русскую жизнь в целом и именно поэтому соединяется со всеми другими в единый организм. Пушкин не прикрашивал русскую действительность, он ненавидел и заклеймил самодержавие. Но Отечественная война 1812 года, мощь народного характера, героизм дворянских революционеров, расцвет русской литературы и культуры — все это давало ему историческое право воплотить гармоническое развитие не утопически, а как естественное достояние России и русского человека.

Своеобразие пушкинского стиля покоится на уверенности и способности найти соответствующие ритмы, язык, жанры для всех сторон и явлений действительности и внутреннего мира человека и притом так, чтобы все эти художественные пути сливались вместе в едином гармоническом и классическом индивидуальном стиле. «В гармонии соперник мой был шум лесов иль вихорь буйный…» — говорится у Пушкина.

Именно к Пушкину можно отнести его собственные слова о другом поэте: «…в его произведениях узнают собственные чувства и мысли, выраженные ясно, живо и гармонически». После Пушнина усилия русской литературы и идут в двух выше охарактеризованных направлениях, нередко переплетающихся, но и в этом случае выступающих нередко в остро противоречивых соотношениях. С одной стороны, литература глубоко исследует и детально изображает различные из тех сфер русской жизни, на которые указал еще Пушкин, а также те сферы, которые впервые были выдвинуты вперед на новых этапах исторического движения, а с другой стороны, литература стремится создать по-пушкински всеохватывающую картину русской действительности и тоже вслед за Пушкиным найти гармонию русской жизни, стремясь внести эту гармонию в современность.

Противоречивость этих стремлений особенно ясно выступила у Гоголя и наиболее остро в «Мертвых душах». Гоголь первый с несвиданной до него точностью, детализацией, конкретностью изобразил такие области русской жизни, как прозябание маленького человека, бедняка-чиновника из николаевской канцелярии и мертвенное существование помещиков — мертвых душ; в более широком смысле Гоголь первый показал на первом плане материальную жизнь России, ее бытовой уклад, «потрясающую тину мелочей». Художественная речь автора «Мертвых душ» достигла, по-видимому, небывалой во всей мировой литературе насыщенности вещественной мелочностью, мельканием черт и примет бытового обихода, образующих сплошной, как бы материализовавшийся поток. Замечательно при этом, что поток этот вовлекает в себя не только сросшихся с бытом героев Гоголя, его мертвые души, а как бы всю российскую бытовую действительность. «Мертвые души», ‘Сосредоточенные на изображении России «с одного боку»,— открытая жанровая форма, и поэтому приключения Чичикова после его разоблачения, в сущности, менее интересны и значимы, чем сцены объезда помещиков, возобновляющиеся во втором томе и в известном смысле могущие быть продолженными бесконечно.

Но для самого Гоголя сатирически-односторонне изображение русской действительности было нестерпимым и порождающим острейшие внутренние противоречия. Он страстно искал гармонии и стремился к ней и выразил это свое влечение не только в идеализированных образах второго тома, но и в лирических отступлениях первого, в которых он пытался обрисовать и осмыслить Россию уже не «с одного боку», а в ее желанной гармонической целостности. После Гоголя происходит более резкая дифференциация в постановке и решениях тех двух задач, о которых речь шла выше. Обнаруживаются две противоположные стилевые тенденции.

С одной стороны, это — открытые жанровые формы, не претендующие на законченность и склоняющиеся к очерковым циклам, сценам и обозрениям. Эти жанровые формы сосредоточивают свое внимание на отдельных сферах русской жизни, привлекающих к себе все более пристальное внимание в связи с ее усложнением и ускорением движения различных пластов ее. В особенности это касается различных областей народных «низин» и их представителей.

В центре художественной речи, связанной с этой стилевой тенденцией, стоит диалог и говор персонажей, передаваемые во всей бытовой характерности, во всем своеобразии, типическом для данной социальной группы, профессии, местности. Голос автора отступает далеко назад, он как бы предоставил слово своим персонажам, и если вмешивается в их беседы, то или очень скупо, намеками, или даже замаскированно. Другая стилевая тенденция заключается в создании законченно-целостных жанровых форм, выражающих, утверждающих и осмысляющих в том или ином виде движение всей русской жизни, причем в центре внимания этих форм оказывалось именно общее течение русской жизни, в котором в те или иные сложные соотношения вступали различные сферы ее.

Художественная речь, выражавшая эту тенденцию, характеризовалась по преимуществу тем, что в ней доминирующим становился голос автора не в том смысле, что соответствующие произведения носили лирический характер, а в том, что монологи, диалоги и вообще говор персонажей не приобретали выделенный и самодовлеющий характер, а как бы включались в общий поток и так или иначе подчинялись тону и складу голоса самого автора, выступавшего открыто и властно. Это, конечно, совсем не значит, что в таких произведениях мы слышим только голос автора. Нет, вопрос заключается в том, приобретает ли речь персонажей самодовлеюще-выделенный характер или нет.

Например, Герцен в «Былом и думах» часто воспроизводит речь тех людей, о встречах с которыми он вспоминает, особенно охотно прибегая к форме диалога, одним из участников которых часто является сам автор. Но, в сущности, это почти всегда диалог-анекдот, рассказанный, «поданный» самим писателем именно как анекдот (впрочем, в истинном, «высоком» понимании этого термина). Скажем, кстати, что «Былое и думы» при всем том, что автобиография эта сосредоточена на осмыслении путей России и человечества, вместе с тем впервые в литературе полно открыла и раскрыла такую область русской действительности, как мир передовой общественной мысли. Поясним еще, что здесь, так же как и в предыдущем, так и в последующем изложении, мы под открытием понимаем не художественное открытие вообще, а именно открытие более или менее выделенных и обособленных сфер действительности, сфер, которые благодаря данному произведению или всему творчеству того или иного писателя впервые завоевывали право па жизнь в литературе, уже приобретя это право в самой действительности. Конечно, в более или менее чистом виде указанные стилевые тенденции встречались довольно редко, но все же можно, думается, привести примеры, довольно отчетливо рисующие своеобразие каждой из них. В качестве примера, характеризующего первую тенденцию, сошлемся на рассказы Николая Успенского.

По своему жанру рассказы эти тяготеют к бытовым сценам даже тогда, когда они не оформлены именно как сцены, как то имеет место в «Сценах из сельского праздника»; автор стремится не вмешиваться в диалог, он хочет довести до читателя голоса действующих лиц в их бытовой непосредственности, он претендует именно на открытие какого-то нового, почти до дикости странного мира, в пределах которого он и хочет оставаться.