Символика синего цвета и мотив сна в повести Н.В. Гоголя «Портрет» | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Символика синего цвета и мотив сна в повести Н.В. Гоголя «Портрет»

Главным героем повести Гоголя является Андрей Петрович Чартков, бедный дворянин. Герой снимает небольшую комнатку на Васильевском острове. В то же время судьба не обделяет Чарткова талантом, и он, создавая картины, мечтает о «щегольской жизни модных живописцев» [Гоголь, 1938: III, 85. Далее цитируется это издание, страницы указываются в скобках]. Однажды Чартков заходит в картинную лавку, где находит страшный портрет, с изображенным на нем ростовщиком с «живыми глазами» [116]. Герой «совершенно неожиданно» [83] покупает этот портрет, после чего с ним начинают происходить странные вещи…

Уже при первом знакомстве с текстом обращают на себя внимание многочисленные любопытные детали, побуждающие более пристально рассмотреть сны героя. Одной из таких интереснейших деталей становится синий цвет, на котором Гоголь неоднократно акцентирует наше внимание. В тексте «Портрета» мы видим, что первое упоминание синего цвета начинается после того, как Чартков, купив портрет ростовщика, возвращается домой: «красный цвет вечерней зари оставался еще на половине неба, <…> а между тем уже холодное синеватое сияние месяца становилось сильнее» [83]. Придя домой, художник снова видит синий цвет, когда его слуга «в синей рубахе» [83] встает позади него. Как только Чартков вступает «в свою переднюю, нестерпимо холодную <…> с мерзнувшими окнами» [84], мы снова видим оттеночные слова, ассоциирующиеся у нас с синим цветом.

Комментируя предыдущие обнаружения синего цвета, можно сказать, что синий сменяет красный, как холодная ночь сменяет теплый день, и для героя наступает время, привычное для сна, в результате чего даже реальность невольно подстраивается под этот колорит – отсюда именно синяя рубаха на слуге и мерзнувшие окна в прихожей. Далее мы встречаемся с синим цветом, когда герой понимает, что «на него глядело, высунувшись из-за поставленного холста, чье-то судорожно искаженное лицо», и в этот момент «сияние месяца» озаряет комнату [86–87]. Именно это «сияние месяца» [87] будет постоянно встречаться во сне героя. Вскоре Чартков видит сон, в котором старик взял мешок, «развязал его и, схвативши за два конца, встряхнул: с глухим звуком упали на пол тяжелые свертки в виде длинных столбиков; каждый был завернут в синюю бумагу, и на каждом было выставлено: “1000 червонных”» [90].

Далее, изучая текст произведения, мы узнаем, что герой крадет у ростовщика один такой «синий сверток». Когда же к Чарткову приходят хозяин квартиры и квартальный, который по неосторожности «пожал, видно, слишком крепко раму портрета <…> боковые досточки вломились во внутрь, одна упала на пол, и вместе с нею упал, тяжело звякнув, сверток в синей бумаге» [95]. Гоголь снова обращает наше внимание на «сверток в синей бумаге», но персонаж видит его уже в реальности. Чартков забирает себе сверток с колдовским золотом, благодаря которому получает жизненное обеспечение и первый успех, но в итоге золото ростовщика губит его.

Из книги Браэма «Психология цвета» мы узнали, что синий цвет – это символ вечности; часто синий цвет символизирует чудеса, мечту, что-то загадочное и сказочное. В своем «Учении о цветах» Гете так описывает воздействие синего цвета на человека: «Странное воздействие этого цвета на глаз человека описать практически невозможно. Любая красивая вещь притягивает к себе наш взгляд. Также мы созерцаем и синий, не будучи способными остановиться. Этот цвет влечет за собою». У славянских народов синий служил цветом печали, горя и ассоциировался с бесовским миром [Браэм 2009: 38–50]. Б.А. Базыма в своей книге «Психология цвета: теория и практика» утверждает, что синий цвет никогда не был самостоятельным цветом, он приближен к черному и характеризуется как черный цвет (важные значения черного – небытие, смерть, хаос, разрушение; черный считался цветом злого колдовства) [Базыма 2005: 8]. Подобное же манящее, гипнотическое действие оказывает на героя сам портрет: перенимая свойства владельца (ростовщика), он выступает в роли атрибута нечистой силы. Так же и сам синий сверток с колдовским золотом манит героя, уставшего следовать наказам учителя, подстрекает его взять золото и жить в свое удовольствие. В лекции «Синий Бык и Бог Земли» культуролог А.Л. Баркова говорит о том, что «синий цвет – это связь и со смертью, и с магией» [Баркова 2015], что даже после того, как у людей в конце XIX века «изменится отношение к потустороннему <…> к этому страшному миру <…> синий цвет останется попрежнему цветом магии» [Баркова 2015]. Также она утверждает, что «синий цвет в массовую культуру врывается как цвет мифологический, как цвет мистический»

[Баркова 2015]. Но в то же время, рассуждая о психологии цвета, Баркова говорит о том, что синяя одежда Девы Марии символизирует «печаль, скорбь о гибели сына», в таком контексте синий цвет обозначает святость, считается никак не цветом ада, зла и нечисти. Именно этот контраст дает нам возможность предположить, что в данной повести синий цвет используется в перевернутом и искаженном значении. Изучив психологию цвета, мы решили обратиться к тексту и посмотреть, как же символика цвета отражается на сне Чарткова. В своих статьях В.Ш. Кривонос дает анализ мотива сна героя «Портрета», исследователь убежден в том, что в этом произведении сон является трехступенчатым. Действительно, видимые границы сна дают нам понять, что сон трехступенчат, кроме того, он имеет форму шкатулки, в которой сны не просто сменяют друг друга, но и вкладываются один в другой, так что каждый последующий сон после пробуждения воспринимается героем как явь: «Полный отчаяния, стиснул он всею силою в руке своей сверток, употребил все усилие сделать движенье, вскрикнул и проснулся <…> Он видел, уже пробудившись, как старик ушел в рамки» [90]; «И видит он: это уже не сон; черты старика двинулись, и губы его стали вытягиваться к нему, как будто бы хотели его высосать … с воплем отчаянья, отскочил он и проснулся. „Неужели и это был сон?“ <…>

Да, он лежит на постели в таком точно положенье, как заснул» [91]; «И вот видит ясно, что простыня начинает раскрываться, как будто бы под нею барахтались руки и силились ее сбросить. „Господи, боже мой, что это!“ вскрикнул он, крестясь отчаянно, и проснулся. И это был также сон!» [91]. Однако позволим себе не согласиться с нашим предшественником, утверждавшим, что сон трехступенчат, так как далее герой снова засыпает, причем пребывает в состоянии, хотя и не сопровождающемся сновидениями, однако же близком к смерти: «Он вскочил с постели, полоумный, обеспамятевший, и уже не мог изъяснить, что это с ним делается: давленье ли кошмара или домового, бред ли горячки, или живое виденье <…> он подошел к окну и открыл форточку. Холодный пахнувший ветер оживил его <…> наконец почувствовал он приближающуюся дремоту, захлопнул форточку, отошел прочь, лег в постель и скоро заснул как убитый самым крепким сном» [92]). Мы решили продолжить изучение этого мотива.

Мы намерены доказать, что выявлены не все эпизоды, которые можно идентифицировать как сны персонажа, так как лексикостилистические маркеры текста позволяют предположить, что сновидение Чарткова началось гораздо раньше, а закончилось гораздо позже, в некотором смысле превратив всю его жизнь после обнаружения рокового портрета в сон. Андрей Белый в монографии «Мастерство Гоголя» исследует процентное соотношение цветописи Гоголя в разных произведениях и периодах его творчества. Его исследования показывают, что в первой группе, к которой относятся волшебные повести «Вечеров на хуторе близ Диканьки» и «Миргорода», присутствие синего достигает 10,7 %. Но уже во второй группе, в которую входят бытовые повести «Миргорода» и петербургские повести, доля синего снижается до 6,1 % [Белый 1934: 144]. Иными словами, Андрей Белый отмечает существенное снижение упоминаний синего цвета при переходе от волшебных повестей к бытовым. С другой стороны, Ю.В. Манн в «Поэтике Гоголя» считает интересующий нас «Портрет» наиболее волшебным из петербургских текстов: «С точки зрения искусства тайны, пожалуй, на первое место должен быть поставлен "Портрет", где атмосфера тайны предельно сгущена сумеречным или ночным фоном действия и неоднократным напоминанием о существовании тайны. Чертков решает, что какая-то тайна, "может быть, его собственное бытие связано с этим портретом"; пользовавший Черткова доктор "старался всеми силами отыскать тайное отношение между грезившимися ему привидениями и происшествиями его жизни”. Ответом на эти вопросы служит вторая часть повести (рассказ сына художника), из чего, кстати, можно заключить, что фантастической предыстории принадлежит главная роль в снятии тайны». Важно, что в приведенной цитате Манн также отмечает сумеречный колорит повести, т.е. присутствие синего в ее цветовом решении [Манн 1988: 84–85]. Как соотнести это возвращение к мистическому синему с наблюдениями Белого об уменьшении доли этого цвета в бытовых текстах? Противоречие снимается при обращении к теории Манна о постепенном «снятии носителя фантастического» в творчестве Гоголя. В ранних текстах явная фантастика «идентифицировалась со сверхъестественной силой. Обычно повествование начиналось с какого-либо странного, необъяснимого события, то есть читатель с первых строк сталкивался с тайной. Напряжение тайны возрастало все больше и больше»

. В более поздних произведениях «с завуалированной фантастикой протекает тот же процесс узнавания, идентификации <с потусторонним>, с той только разницей, что оставалась возможность второго ("реального") прочтения» [Манн 1988: 83]. Действительно, при переходе от первой редакции «Портрета» ко второй наблюдается уменьшение доли явной фантастики. Во-первых, меняется фамилия художника с Черткова на Чарткова, как бы скрывая его сущность черта или человека, способного стать зависимым от нечистой силы. Во-вторых, в ранней редакции текста мы видим прямое отождествление ростовщика с Антихристом и его прямое искушение Черткова – предложение взять колдовское золото. При этом в данной редакции не используется синий цвет. Во второй же редакции фантастика становится завуалированной: мистичности в самом портрете и в видениях Чарткова становится меньше, она получает возможное «реальное» объяснение – сон и бред героя. Но зато в цветовом решении повести появляется синий как косвенный знак присутствия в истории Чарткова влияния потусторонних сил. Таким образом, мы можем дополнить наблюдения Белого: упоминаний синего в бытовых текстах становится меньше, но он приобретает особую смысловую нагрузку, выступая указателем на завуалированную фантастику. Исходя из толкования цвета в психологии и истории самого портрета, мы можем предположить, что синий сверток, который был украден у ростовщика, становится одним из предметов, переносящих Чарткова в срединное пространство между сном и явью, из которого герой не может выйти.

Литература Базыма Б.А. Психология цвета: Теория и практика. М., 2005. Баркова А.Л. Синий Бык и Бог Земли: лекция 3 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://litra.pro/sotvorenie-mira-boginya-matj-bog-zemli-bessmertnaya-vozlyublennaya/barkovaaleksandra-leonidovna/read/3. Загл. с экрана. Дата обращения: 18.01.2019. Белый А. Мастерство Гоголя: исследование. М.; Л., 1934. Браэм Г. Психология цвета. М., 2009. Гоголь Н.В. Портрет // Гоголь Н.В. Полн. собр. соч. В 14 т. Т. 3. Повести. М., 1938. Манн Ю.В. Поэтика Гоголя. 2-е изд., доп. М., 1988. Кривонос В.Ш. Повести Гоголя: пространство смысла. 2-е изд., испр. М., 2015.

А.Е. Саутина (Саратов)


Комментировать


четыре + = 10

Яндекс.Метрика