Финансовая политика при НЭПе (первые шаги) | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Финансовая политика при НЭПе (первые шаги)

НЭП

НЭП

Новая экономическая политика привела к решительному повороту в этом отношении. Перед Советской властью встала задача чрезвычайной трудности, задача, над разрешением которой до сих пор безуспешно бьются многие страны Западной Европы—произвести денежную реформу, отказаться от эмиссионного налога, как очень тяжелого для рабочих и крестьян, в то же время ставшего невыгодным и для самого государства, доходы которого получались в обесцененных деньгах и потом все в меньших и меньших размерах, как мы видели, и перейти к твердой валюте.

Задача эта потребовала чрезвычайно больших усилий, нескольких лет упорной работы, и только теперь, в 1924 году, мы находимся накануне разрешения этой труднейшей задачи. Мы уже видели, что в Советской России, где свергнута власть помещиков и капиталистов, эту задачу легче разрешить, чем в капиталистической стране, так как здесь не примешались своекорыстные элементы денежного капитала, страшно затрудняющие дело. Но это вовсе не значит, что у нас было легко перейти на новые рельсы, перейти после в конец испорченного в течение ряда лет денежного обращения к новой твердой валюте.

Не нужно забывать, что после 4-х лет разорительной империалистической войны последовала такая же страшно разорительная гражданская война, голод, что в эти же годы произошла величайшая из революций, опрокинувшая все прежние отношения, весь строй насилия, державшийся веками и, наконец, что также чрезвычайно важно, мы все это время были почти отрезаны от других стран и только теперь цепь блокады, изолирующая нас от всего остального мира, начинает разбиваться и главнейшие капиталистические страны признали Советскую Россию, хотя мы находимся уже на 7-м году своего существования, и мы не только не получали до сих пор никакой помощи от других стран, но повсюду были окружены врагами, готовыми нас задушить и каждый момент могли ожидать открытого нападения. Разумеется, при таких обстоятельствах, провести денежную реформу является далеко не легкой задачей.

Не нужно также забывать еще одного обстоятельства, в данном случае также играющего очень большую роль. За время военного коммунизма был почти совершенно разрушен финансовый аппарат, как банковский, так и налоговый, и требовалось не менее года времени для того, чтобы кое-как собрать и построить заново, на несколько иных основах, этот чрезвычайно сложный и хрупкий аппарат.

Нужно еще сказать, что некоторое время было очень трудно нащупать новые пути, и первое время приходилось делать кое-какие ошибки, неизбежные в таком чрезвычайно сложном и трудном деле. Финансовая реформа началась у нас в 1921 году с так называемой «деноминации». Эта мера, состоящая в переименовании денежных знаков, отсечении сперва двух, а затем еще четырех нулей, имела преимущественно счетное значение. Населению очень трудно было иметь дело с миллионами и миллиардами и, все равно, часто этим деньгам давались другие названия. Раньше всех деноминацию произвели московские извозчики, которые называли «рублем», то тысячу, то десять тысяч, то миллион; словом, очень быстро применялись к растущему обесценению денег. В первый раз эта реформа была произведена в Туркестане еще в 1921 году. Как известно, Туркестан долгое время был отрезан от Советской России, и с ним не было никакого сообщения, иначе как по радио, в течение почти двух лет.

Поэтому там стали печатать свои собственные бумажные деньги, совершенно не связанные с деньгами Советской России. При этом, если в наших центрах, Ленинграде и Москве, все-таки старались сдерживать несколько темп выпуска денег, считая, что чем больше печатается денег, тем меньше они стоят, и стремясь найти другие пути для повышения заработной платы, то в Туркестане ничего подобного не было. Там полагали, что денег печатать можно сколько угодно, и довели дело до того, что в ничтожном по количеству населения Туркестане было выпущено такое количество денег, которое было немногим меньше, чем во всей Советской России.

Разумеется, население неохотно принимало эти деньги, и, когда в 1919 году впервые была установлена прочная связь с центром, то советские денежные знаки ценились гораздо выше обесцененных туркестанских денег. Поэтому было решено собрать известный запас центральных советских денежных знаков и затем произвести размен. Эта реформа была произведена в 1920 году, при чем туркестанские деньги можно было обменять на центральные советские дензнаки по курсу 1 0 : 1, т.-е. за 10 туркестанских рублей давали один советский. Население и ранее более высоко ценило советские дензнаки, и реформа прошла совершенно безболезненно.

Удачный туркестанский опыт привел к желанию произвести его уже в общесоветском масштабе, проделать ту же операцию. Осенью 1921 года было решено предпринять этот опыт. По декрету 3 ноября 1921 года выпущены были в обращение, так называемые, «денежные знаки образца 1922 года», обозначенные по счету на рубль, равный 10.000 рублей всех ранее выпущенных образцов.

Постановление Наркомфина от 1 апреля 1922 года предписало перейти с 1 мая 1922 года к счету на рубли образца 1922 года, а постановление Совнаркома от 28 июня 1922 г. назначило конечный срок выкупа денежных и расчетных знаков, выпущенных в обращение до 1922 года. Когда дензнаки 1921 года были аннулированы, то это и явилось в сущности началом денежной реформы. По существу это явилось осуществлением плана т. Ленина об аннулировании всех прежних дензнаков, и эта последняя мера является уже большей, чем простой деноминацией, имеющей лишь счетное значение.

Интересно отметить, что в Германии до самого последнего времени, до полного краха бумажной марки, считали на миллиарды марок, так что номер газеты в ноябре стоил, как уже было сказано ранее, 60 миллиардов марок. Ни о какой деноминации немцы и не думали, несмотря на явное неудобство такого счета на миллиарды. Дело здесь вовсе не только в названии, а в том, что до последнего времени немцы не могли сознаться в том, что их валюта обесценилась окончательно, считая это подрывом одной из основ буржуазного строя. Предполагалось, что ценность марки впоследствии поднимется, и первое время многие этому верили и этим поддерживали курс.

Нам же нечего было стесняться в этом отношении, так как ценность денег упала гораздо раньше Советской власти, и аннулирование прежних дензнаков вовсе не казалось чем-то ужасным, как при буржуазном строе, а было одно время намечено, как одна из целей финансовой политики. У трудящихся масс, как правило, нет больших денежных запасов и в особенности не могло их быть после войны, когда все средства, какие можно было достать, были мобилизованы для военных целей. Если же кто скрыл свои денежные запасы, то радеть об интересах таких спекулянтов Советской власти не приходилось.

Поэтому это аннулирование прежних дензнаков явилось принципиально совершенно правильной мерой и притом вовсе уже не такой маловажной, как это обычно изображается. В сущности, здесь была не деноминация (переименование), а девальвация (обесценение), и я полагаю, что эти первые акты нужно считать за начало денежной реформы. Некоторым недостатком первой деноминации представлялось то обстоятельство, что было отрезано только четыре нуля, а не три или шесть, и это представляло некоторые неудобства для счета. В самом деле вместо ста тысяч удобнее всего было бы дать новый знак в сто рублей, а здесь давалась 1.000 рублей. Этот недостаток был исправлен при второй деноминации, при введении дензнаков 1923 года, равных 10.000.000 прежних дензнаков и 100 рублям зна-

ков 1922 года. Эту реформу было еще легче провести, чем первую, и, в виду удобства счета, население с ней быстро освоилось. Она была введена в действие с 1 января 1923 года, и через некоторое время и знаки 1922 года были аннулированы. Таким образом, и здесь имеется элемент девальвации, но только девальвации не на золото или серебро, а на новые бумажки.

Примеры подобных девальваций мы видим и в других странах (Австрия). Но, несмотря на то, что значение этих мер обычно недооценивается, все же они не дали новой твердой валюты, и не могли сколько-нибудь значительно помочь нам выйти из финансового кризиса. Раз товарное обращение было доведено у нас до минимума, и мы перешли в значительной мере на натуральное хозяйство, раз дефицит (недостаток) в нашем бюджете дошел до того, что о нем можно говорить, как о кафтане мужика Федула, который, как известно, так прожег свой кафтан, что у него один ворот остался, раз вновь выпущенные дензнаки обесценивались еще сильнее прежних,—очевидно, еще нельзя было говорить о выходе из финансового тупика. Нужно было применить меры гораздо более решительные, чем те, которые применялись до сих пор. Кроме деноминации была еще одна, и притом довольно неудачная, попытка улучшить наше денежное обращение, связанная больше всего с именем тов. Е. А. Преображенского.

По предложению последнего было решено производить все платежи по особому курсу Наркомфина, устанавливаемому ежемесячно на 1-ое число каждого месяца. Предполагалось таким путем немедленно застраховать ра- , бочих и служащих от обесценения денег. Однако, это было бы возможно сделать только в том случае, если бы удалось совершенно, или по крайней мере в значительной степени, освободиться от эмиссии, как от источника средств для государства. Из этой попытки ровно ничего не вышло, кроме того, что количество выпускаемых бумажных денег именно в 1922 году возросло в несколько раз. Правда, здесь действовали и другие причины. Новая экономическая политика требовала значительного повышения заработной платы, так как одним из ее принципов было восстановление личной заинтересованности в результатах ‘ своего труда, а на ту заработную плату, которую получали рабочие и служащие во время военного коммунизма, существовать было решительно невозможно. Тем не менее, значительно большее количество денежных знаков, которое стали получать рабочие и служащие, помогало очень мало, так как обесценение их как раз в это время пошло особенно быстрым темпом; выход же был найден в повышении пайков.

По данным С. А. Фалькнера время начала Нэп’а, примерно с июля 1921 года и до августа 1922 года, характеризуется необычайно резким, оставившим позади все представления о возможном ускорении темпа эмиссии во втором полугодии 1921 года и постепенном замедлении его в первом полугодии 1922 года. Месячный прирост всей находящейся в обращении массы бумажных денег составляет в июле 1921 года 20%, в сентябре почти 30%, в ноябре 5 2% и в декабре 78,8%. Другими словами, в декабре 1921 года было выпущено почти 4 /5 того количества, которое было выпущено во все предыдущее время, начиная с войны. Этот месяц в смысле роста эмиссии представляет собой самый большой прирост за все время, как при царизме, так и при Советской власти. Но если сравнить темп, быстроты эмиссии у нас и в Германии, то рекорд останется за этой страной демократии и капитализма. Если у нас в декабре 1921 года был прирост за месяц 78,8%, то в Германии в июне 1923 года—102%, в июле—152%, в августе 1.420%, в сентябре 4.157%, другими словами, количество бумажных денег, выпущенных в течение одного месяца, было в 4 1% раз больше того, что было выпущено за все предыдущее время. При этих условиях наша высшая точка—78,8% вовсе уже не так велика, тем более, что, уже начиная с 1922 года, замечается некоторое улучшение. Так, в январе 1922 года быстрота эмиссии достигает 72%, в феврале—мае 57—68%, в июне—августе 40,6—49,8%.

Высокие цифры этого времени об’ясняются, помимо указанной уже выше неудачной финансовой политики, условиями тяжелого неурожая и последовавшего за ним голода. Вследствие голода рыночных излишков было слишком мало, но, с другой стороны, новая экономическая политика развязала товарообмен между городом и деревней, создала возможность значительного расширения торгового оборота за счет старых запасов, за счет вовлечения в товарооборот тех частей производства, которые прежде на рынок не поступали, и, наконец, за счет расширения производства кустарной и ремесленной промышленности. И если в 1921—1922 г.г. еще не были изжиты последствия голода, то уже с весны 1922 года, когда выяснились виды на хороший урожай, положение стало быстро улучшаться, и, начиная с сентября 1922 года, ежемесячное увеличение эмиссии составляет 30—35%. Как раз в это время начинают сказываться и плоды восстановления действия налогового аппарата.

Мне уже приходилось говорить о том, что со времени военного коммунизма, когда было решено (в начале 1921 года т.-е. как раз перед началом Нэп’а) вовсе отказаться от налоговой системы и отменить все налоги, финансовый аппарат пришел в упадок. Разумеется, большинство финансовых работников, в большинстве очень опытных и умеющих работать, разошлись по другим ведомствам. Распался весь финансовый аппарат, в основе своей созданный Витте, умевшим подбирать людей и не стеснявшимся при этом давать для своего ведомства особые повышенные ставки—Витте в свое время создал действительно на редкость хорошо подобранный и прекрасно работающий аппарат, лишь несколько испорченный при его преемниках. Правда, аппарат этот привык работать в условиях буржуазного строя, и вся психология этих царских чиновников была целиком приспособлена к этому строю. Поэтому в советских условиях нужно было очень многое в этом аппарате переделать, но все же существует целый ряд вещей, особенно при новой экономической политике, для которых и эти исполнители старого строя оказывались вполне подходящими.

К тому же, многие из них вполне могли, при известных условиях, приспособиться к изменившимся условиям. Поэтому, после закрытия банков и казначейств, после разгона податных инспекторов и акцизных управлений во времена военного коммунизма—теперь, когда новая экономическая политика потребовала также новой финансовой политики, во многих чертах похожей (по крайней мере в том, что касается техники дела) на поли- . тику прежних времен, финансовому ведомству первое время пришлось очень туго. Приходилось снова привлекать прежних работников, большею частью устроившихся в других ведомствах, искать новых людей, словом предстояла такая задача, которая, по мнению некоторых практических руководителей Наркомфина, требовала по крайней мере года времени. Наркомфин усердно принялся за исполнение этой задачи, но пока он ее выполнил, да и то не в полной мере (некоторый недостаток работников чувствуется и сейчас), прошло довольно продолжительное время.

Этим и об’ясняется, что новая финансовая политика не сразу дала себя почувствовать и не скоро привела к созданию бездефицитного денежного бюджета и твердого денежного обращения. Не следует забывать здесь и того обстоятельства, что это только старым чиновникам кажется, будто во времена военного коммунизма никакого бюджетного равновесия не было; на самом деле известное равновесие между доходами и расходами в действительности было, хотя целый ряд государственных потребностей удовлетворялся в очень слабой степени.

Но наш доходный бюджет этого времени состоял преимущественно из натуральных доходов (разверстка, использование промышленных запасов) и отчасти эмиссии, причем доход от эмиссии все время падал. Поэтому, при новой экономической политике нужно было снова перейти от натурального хозяйства к денежному, а это было далеко не легким делом. В самом деле, было бы совершенно невозможно при отмене продразверстки заменить ее не продналогом, а денежным налогом.

С другой стороны, производство государственной промышленности, за отсутствием рынка, крайне трудно было учесть в денежной форме. Тем не менее, желание учесть все денежные и натуральные доходы государства было так велико, что была сделана попытка об’единить все государственные доходы и расходы—денежные и материальные— в едином государственном бюджете. Таким путем был создан знаменитый единый бюджет 1922 года, представленный т. Е. А. Преображенским на утверждение т. Ленина и, к сожалению, получивший это утверждение. Я говорю—к сожалению, потому что соединение в этом бюджете натуральных и денежных доходов, причем доходы от государственной промышленности были в него включены целиком, привело к такой путанице, что, когда бюджет был составлен, никто не смог в нем разобраться, кажется даже и его составители.

Поэтому, этот уже утвержденный бюджет никакого применения не получил, а вместо него был составлен новый бюджет, куда доходы от государственной промышленности входили только в виде включения в него разницы между доходами и расходами, а так как наша государственная промышленность была дефицитна, то, вернее, в виде фондов на субсидию государственной промышленности. Что же касается натурального налога, то он до сих пор остался в государственном бюджете и вносит большие затруднения в смысле его учета. Дело в том, что очень трудно учесть действительную стоимость налога. Если считать по тем ценам, которые устанавливались во время взыскания налога— цифра будет одна, если же считать, что более правильно, по тем ценам, какие устанавливаются на рынке во время использования полученного натурального налога, то цифра получается совсем другая. До сих пор финансисты еще никак не могут учесть действительный доход от продналога. Насколько же трудней было учесть все другие натуральные доходы от государственной промышленности, когда цены многих предметов невозможно точно установить, так как они не продаются на рынке.

Не удивительно поэтому, что эти трудности, которые не встречаются ни в одном государстве, так как нигде нет национализации всей крупной промышленности, оказались так велики, что пришлось составить бюджет на совсем других основаниях, более близких к бюджетам прежних времен. Однако, создавать бюджет, учитывать доходы и расходы в колеблющейся валюте, очень трудно.

Народный Комиссар Финансов т. Сокольников говорил по этому поводу следующее: «Я, прежде всего, должен сказать, что самая возможность государственного бюджета дается ровно в такой степени, в какой упорядочивается наше денежное обращение. Бюджет есть план, который должен составляться на год вперед, но составление плана на год вперед возможно в действительности только в том случае, если более или менее реальна (действительна) та валюта, в которой должен исполняться этот план. И когда в 1922 году, осенью, была сделана попытка составить первый бюджет, она разбилась о полнейшую неупорядоченность нашего денежного обращения. Ни одной сметы не могли сделать, ни один расход не мог быть высчитан, потому что ни одна цена не могла быть установлена.

Мы находимся в состоянии полнейшего хаоса. Мы боролись с ним в течение двух лет, и теперь, несмотря на то, что целый ряд трудностей еще не разрешен и до сих пор, финансовый хаос нас обступает со всех сторон, некоторые материальные контуры выступают из этого океана финансового хаоса». Какие же меры были предприняты для преодоления этого хаоса, кроме упомянутой уже выше деноминации, которая по самому существу своему не могла дать значительных результатов? Положение, действительно, было чрезвычайно трудное. Совершенно ясно, что для Упрочения денежного обращения нужно было упорядочить государственный бюджет, а для того, чтобы государственный бюджет был действительно бюджетом, планом хозяйства, а не арифметическим упражнением, нужна была твердая валюта.

Получался заколдованный круг, и, действительно, выйти из него было очень трудно. Но тем не менее, новая экономическая политика определенно требует упорядочить финансы. Выход мог бы, быть найден в иностранной помощи. На Генуэзской конференции этот вопрос обсуждался. Мы, в обмен за признание довоенных долгов, выставили требование большого иностранного займа, который сразу дал бы нам возможность упорядочить денежное обращение, закрыть дыры в бюджете.

Однако, западные державы отнеслись с сомнением к нашей будущей кредитоспособности, не верили, что таким путем может быть быстро упорядочена финансовая и экономическая политика и будут открыты пути для экономических сношений с Западом, и желали просто превратить Советскую Россию в свою колонию, ничего не давая ей взамен. Приходилось обходиться своими собственными силами, и если, с одной стороны, дело восстановления облегчалось тем, что не нужно было удовлетворять жадные интересы собственников, которые во всех странах Запада так мешали восстановлению финансов, то, с другой стороны, полная почти блокада и нежелание прийти на помощь Советскому государству, хотя бы в виде небольшого займа, разумеется, очень затрудняли дело финансового восстановления.

Д.П. Боголепов


Комментировать


два × = 10

Яндекс.Метрика