Всемирная и еврейская истории богаты трагедиями и количеством жертв, но ХХ век занимает особое место. И это связано не только с масштабом трагедий, количеством жертв в ходе тотального уничтожения, как по ставившимся целям, так и по результатам их реализации. Важны качественные параметры изменений, определившие конвейер антропологических катастроф, их репрезентацию, рефлексию и последующую мемориализацию и стремление извлечь уроки. Итак, что уже было. Постоянные естественно-природные катастрофы, войны, конфликты и жестокости повседневности. Естественно, они имели непосредственный итог и более отдаленные последствия, вплетались в коллективную память, ритуалы, мемориалы, мифы, практики. Жертвы формировали пантеон святых и героев. Память демонизировала чужих врагов и палачей.

Свои — это герои, антигерои, но не жертвы. Герои, даже если в глазах других народов они — преступники, способствовали формированию этнической и национальной самоидентификации и государственной идеологии. При относительном разнообразии практик родовой и коллективной памяти о трагедиях и их жертвах, общим была память только о своих жертвах, чей пепел стучал в сердца и требовал отмщения. Типичная ситуация — героизация своих участников национальных катастроф. Жертвы, тем более чужие, не могут быть предметом национального сплочения и героизации. Это позиция жены Лота, а не самого Лота — смотреть назад и не уметь забывать. До ХХ века это было возможно, ибо тонкая красная линия отделяла чужое преступление от своей трагедии. Вот когда эта линия стала легко смещаться или исчезала совсем, тогда и стала востребованной модель восприятия универсальной катастрофы, лишенной этнической, религиозной, социальной и героической основы. И здесь мы подходим к качественным изменениям в нашей пробле

матике. А именно: востребованность виктимности, а не героики. Но эволюция героя в жертву в национальном самосознании не евреев проблема болезненная и весьма проблематичная. На первый взгляд и евреи не подходили на эту роль. Евреи по взаимному согласию с неевреями были вечно и тотально иными. Одновременно, еврейский компонент растворен во всех названных выше группах людей и проблематике нееврейского мира. Это делало евреев не только абсолютным злом в глазах значительной части человечества, но и абстрактным и универсальным образцом добра и зла, не связанным ни с одной конкретной группой вне еврейского мира. Постепенно статус евреев как абсолютного зла сформировал в не еврейском мире критерии понимания абсолютного зла в форме расового антисемитизма и абсолютного гуманизма по отношению к гонимому народу. Превращение отношения к евреям в критерий демократии и гуманизма играет важную роль при попытке сравнительного анализа того, что мы называем «холокосты». Таким образом, ключевая проблема сравнительного анализа Холокоста и «холокостов» не в составлении «каталога геноцидов» с целью взаимного обнуления. Суть в том, чтобы понять — Катастрофа еврейского народа это универсальный и абстрактный для не евреев урок недопустимости использования метода человекоубийства для достижения практических целей. Достижение любой цели таким методом ведет к дегуманизации палача, свидетелей, жертвы и памяти всего человечества. Почему на эту роль не подходят жертвы первого в новейшей истории геноцида — армяне Османской империи1 или другие жертвы нацистов — цыгане, Свидетели Иеговы, гомосексуалисты?

Именно потому, что они не являются тотально чужими для всех. И при этом, их внешние признаки жертв Холокоста и их статус носят фрагментарный характер. Они не могут рассматриваться в качестве абсолютного зла. У каждой из групп жертв геноцидов, на которые правомерно или нет, распространяют этот термин исходя из локальных соображений, есть своя, параллельная история. Иными словами, повод для их тотального уничтожения был/есть не у всех. Не для всех сам факт их существования является актуальным, а исчезновение заметным. Часть жертв может выступать по отношению к другим группам в качестве исполнителей геноцида. Пример: греки — жертвы геноцида в Османской империи6; в свою очередь, их жертвами считают себя македонцы7. Геноцид армянского населения Западной Армении в Османской империи турецкие исследователи рассматривают в контексте событий Первой мировой войны; отличие от Холокоста — по преимуществу двусторонний характер, то есть, недостаточная реакция мирового сообщества, создавшая прецедент. Сегодняшнее осмысление трагедии 1915 года — реакция постфактум и она вторична в сравнении с Холокостом. Дискуссии сегодня наталкиваются на контробвинения армянского населения, причем не только с турецкой стороны, но и в связи с переносом термина «холокост» на любое проявление жестокостей, репрессий, убийств. Отсюда его использование для

взаимных обвинений в ходе межэтнических конфликтов ХХ века в Закавказье. Поляки и украинцы — два народа, активно использующие статус жертвы как в двусторонних отношения, так и в отношении «третьих» стран и народов — Третьего рейха и немцев9 и русских при любой государственности. Соответственно, используется термин «польский Холокост», «Голодомор»10 как синоним геноцида при политике «обнуления геноцидов» в отношении друг друга. Такую же самостоятельность носят жертвы межэтнических конфликтов в Азии и Африке. Нужно извлекать уроки из трагедий кхмеров, тутси и других народов не спрашивая, по ком звонит колокол. Не выученные уроки в 1915 и 1933–45 годах, как раз и позволяют происходить новым актам террора, геноцида и этнических чисток.

Другое дело, что попытки постфактум расширять за их счет список жертв Холокоста в прагматичной надежде на компенсацию потомкам, напоминают догмат о неизбежном воздаянии за страдания не доживших до него. Это важно в условиях объективно существующего сегодня системного реваншизма потомков жертв различных категорий, начиная с работорговли, включая 4 жертвы среди аборигенов, насильственно переселенных в ходе строительства военной базы США в Гренландии. Другое дело, что Холокост как феномен ХХ века дал толчок к изучению этно-травм, сохранению памяти о жертвах политического, социального, гендерного насилия. Отметим отдельно тему посткоммунистической травмы в странах Центральной и Восточной Европы после 1989 года. Таким образом, Холокост в данном случае — это проблема выбора ролевого статуса. Поэтому неадекватное использование этого термина чревато реальными негативными последствиями.

Холокост как феномен ХХ века вывел евреев за рамки традиционного поведения в Галуте. Именно Холокост разрушил традиционный образ жизни евреев для тех, кто выжил. Последствие — не столько в создании Государства Израиль, сколько в масштабной эмансипации евреев, которую не смогли провести ни Гаскала, ни Французская революция и Наполеон. Именно Холокост сделал еврейский народ политкорректно равным остальным. Ни одна другая жертва «холокостов» в этом не нуждалась и не получила такого последствия. Что же в итоге? Холокост в отличие от «холокостов»: 1. Не может быть билетом с отрытой датой — это конкретноисторическое событие в период с 1933 по 1945 гг. 2. Признавая бесспорным утверждение М.Я. Гефтера — Холокост не может быть направлен против кого-то, он направлен против всех,12 ни один из «холокостов», то есть геноцид, не влечет за собой столь четкого и универсального урока, как Шоа. Абсолютное зло в годы реализации Холокоста — евреи, стали образцом абсолютной жертвы, победившей абсолютное зло — расовый антисемитизм нацизма и Третий рейх. 3. Открытый лист использования термина «холокост» применительно к другому времени, пространству и смыслу; любым видам жестокости, насилия, этно-трагедиям, геноциду открывает дверь будущим преступлениям. Формула XVII века — не спрашивай, по ком звонит колокол, применительно к жертвам конфликтов XX — XXI вв. уже не носит столь однозначного характера, поскольку есть претензии и к самим жертвам «холокостов». Сохраняя статус евреев как вечно чужих, не еврейскому миру удобней сохранять память о погибших евреях, включая и ожидавших прихода «хороших» немцев.

Без четкой нравственной основы, Холокост как инструмент мемориализации и предупреждения, рискует стать брендом удачного коммерческого проекта для подражания различных «холокостов». С учетом попыток смешивать Холокост и его контекст, распространять термин «Холокост» на любые проявления геноцида, репрессий, этнических чисток и межэтнических конфликтов в прошлом, настоящем и перспективном применении к любым возможным проявлениям жестокости в будущем, логично предложить формулировку как итог проделанного сравнительного анализа Холокоста и «холокостов». Холокост — это практика тотального преследования и уничтожения европейских евреев на основе доктрины исключительной миссии германской «арийской» нации в расовом конфликте с «мировым еврейством» нацистского режима Третьего рейха, его союзников и пособников в 1933–1945 гг. Практика, породившая сопротивление еврейского народа, помощь и коллаборационизм народов мира, завершившаяся спасением уцелевших евреев на оккупированных и вовлеченных во Вторую мировую войну государств, разгромом Третьего рейха и осуждением действий нацистского режима, государства, их лидеров с последующим осмыслением его уроков современниками и потомками и привлечением виновных к юридической и моральной ответственности

Сергей Алексеевич Шпагин (Ростов-на-Дону, Россия)