В работе поднимается вопрос о роли концепта «символическое насилие» для понимания процессов современности. Поставлен вопрос о восприятии экстремистской деятельности, способах взаимодействия между разными группами с их ценностным набором. Осмысляются проблемы, на почве которых усиливается символическое противостояние в Исламе.

Также поднимается «классический» вопрос о способах интерпретации экстремистского мышления и деятельности в рамках закона «О противодействии экстремистской деятельности» через призму идей П. Бурдье и Й. Галтунга. Ключевые слова: символическое насилие, радикальный Ислам, диалог. Глубина и гениальная простота идей французского социолога П. Бурдье сводится к объяснению как повседневного межличностного взаимодействия, так и дает ключ к пониманию сути глобальных конфликтов между разными культурами, сообществами и идеями.

Благодаря процессу присвоения имени – номинации, создается группа, затем ее мобилизуют заинтересованные акторы, происходит активное привлечение внимания к ней традиционными или современными способами, к ее ценностям, значимым проектам, моделям поведения, нормам и ценностям и все это одновременно пронизывает дух мировоззренческого воздействия на «нас». Иными словами группа, или объединение стремится убедить других в своей картине мира, осуществить акт символического воздействия или насилия [1. с. 199 – 201.] В работах Й. Галтунга прослеживается подобная идея, когда прямое или структурное насилие легитимизируется благодаря культурному или в терминологии П. Бурдье символическому, становится легальным, уместным. [2. с. 34-55]. Таким образом, в широком смысле в мире каждую минуту происходит борьба за то, как необходимо правильно воспринимать мир. Мы в повседневности обосновываем для себя и для других свои поступки, подстраиваем нужные концепции и идеи для своего комфортного проживания, так сказать являемся «экспертами в области самооправдания».

В этом проявляется конструктивистская установка многих авторов современности. Иногда для привлечения своих сторонников, мы способны делать акцент на социальных проблемах, случайных событиях и социальной несправедливости, убеждая себя и других в правильности собственной картины мира, делая это в большей или меньшей степени рефлексивно [3. с. 77, 84 - 85]. Накопленная литература по религиоведению, социологии религии в разных частях мира и результаты полевых исследований автора показывают, что для многих последователей религиозных традиций, по-прежнему актуальны механизмы защиты своих убеждений, отстаивание интересов, миссионерская борьба, принципы насилия, описанные выше. В России это, например, антикультовые движения или сектоведение отдельных представителей РПЦ, высказывания и материалы которых, размещенные в сети Интернет, порой граничат с возбуждением национальной, религиозной а также социальной розни, связанной с пропагандой исключительности, превосходства либо неполноценности граждан по признаку их отношения к религии, социальной, расовой, национальной, религиозной или языковой принадлежности. (Фрагменты из ФЗ- №114 от 25.07.2002 «О противодействии экстремистской деятельности»). Нечто подобное касается и Ислама, как традиции, в которой с первых веков его существования шла символическая борьба за «правильное» понимания религии, способов устройства социума, методов достижения, роли потомков пророка Мухаммеда и пр. Попробуем на нескольких примерах из Сибирского региона продемонстрировать каким образом проявляется символическая борьба.

Информация, представленная далее в данном тексте, базируется на нескольких источниках знания. С одной стороны, это литература как научного, так и публичного характера, с другой — это эмпирический материал, полученный автором в результате исследования в рамках качественной стратегии социологии. Сюда следует отнести наблюдение, разные виды неформализованного интервью с официальными представителями Ислама, а также с рядовыми верующими, воцерковленными в большей или меньшей степени, российскими экспертами в области изучения Ислама. Можно выделить несколько направлений, где происходит символическая борьба, в абсолютно разных плоскостях и смысловых контекстах. Символическая борьба возникает помимо классических разногласий между умеренными и радикальными взглядами, салафитскими течениями и традиционным Исламом, между духовными управлениями и лидерами, представлениями о способах интеграции мусульман и борьбы с радикальными течениями и пр. Шииты присутствуют во многих регионах России.

Часто объединения неформальны и собрания проходят на квартирах. Многие имамы суннитского толка, по мнению экспертов, сотрудничают с представителями других течений, готовы вести диалог с другими религиями в целом, не желая вступать в конфронтации. Очевидно, на территории светского государства близкие друг другу течения не будут в большей степени заинтересованы в борьбе за легитимизацию смыслов. Проблемы в некоторых сибирских городах возникали между шиитами, поскольку среди них были разные трактовки роли лидеров Ирана. Возникали также разногласия относительно авторитетности того или иного имама, «чистота» которого в религиозном смысле могла быть привлекательной для многих последователей и служить объединительной основой. Следующее поле, рождающее противоречия связано с салафитским течением (или настроением) в России. По мнению одного из респондентов, присутствующего периодически на собраниях салафитского толка, поле для символической борьбы рождает сама природа любого религиозного текста, который дает почву для интерпретаций и спекуляций. Если к тому же возникает какая-либо несправедливость, дополненная социальными проблемами и прочими факторами социальной напряженности, салафитские настроения среди части мусульман усиливаются, роль религии возрастает, принципы шариата требуют своего выхода в социальное поле. Иногда салафизм, который являет собой в России скорее настроение нежели течение, сравнивают с углями, при появлении социальной напряженности разгорающимися и влияющими на людей и общество. Присутствуют разные интерпретации того, как работать с радикальными настроениями среди прихожан. Необходимо ли вести диалог, или никак не сотрудничать?

Насколько меры проработаны и осознаются ли они не только имамами, но и другими активными участниками служб в конкретной мечети? Какова роль авторитета в решении спорных вопросов? Все эти вопросы рождают разные ответы. Однозначно, что в целом работа должна быть профессиональной. Просветительские материалы должны быть качественными, «цеплять» сознание молодого человека, быть понятными и пр. Один их респондентов отмечал, что ролики ИГИЛ (запрещенная в России организация), до их запрета были достаточно качественными и креативными и ответ им должен быть равным, оформленным на таком же уровне. Далее необходимо отметить значимость для респондентов, участвующих в исследовании в Томской области, проблемы отсутствия авторитетов, способных объединять мусульман, разногласия между ДУМ и лидерами.

Вопрос чистоты того или иного имама, взаимодействия между ними, готовность сотрудничать являются показательными для последователей Ислама и при их наличие невозможно усиление позиций умеренного Ислама в приблизительно общих канонах для всех, хотя бы на территории России или ее части. В секулярном обществе возникают подобные и другие проблемы. Для части прихожан религия имеет второстепенное значение, но порой на почве низкой вовлеченности возникают конфликты, когда стороны «комплексуя» пытаются убедить себя и других в приверженности Исламу и чистоте, что не имеет смысла, когда человек уверен в себе и в своих ценностях, он не стремится доказывать и конфликтовать, понимая наличие других более важных проблем.

Таким образом, очевидно, что в широком смысле пропаганда исключительности, ощущение превосходства и даже насилие – это присущие или сопутствующие любой интеракции формы мышления и действия. Возможно, поэтому закон об экстремизме, конечно же как и многие другие многовариантен и зависит от интерпретаций. В чем разница, или где граница между фундаментализмом в любой религии или политическом движении, радикальными настроениями и уже конкретными экстремистскими настроениями, пока не было действий со стороны носителя ценностей подобного рода. Любая организация или человек, допустившие ошибку, могут быть обвинены в экстремизме при стечении дополнительных объективных обстоятельств. Если христианин любого направления естественно считает, что его традиция лучшая, его высказывание попало в публичное поле, были задеты чувства граждан, что привело к взаимным оскорблениям (и какие-либо другие сопутствующие фасилитирующие события), к тому же этот предполагаемый субъект говорил о роли принципов, сформированных в Библии для повседневного «земного устройства общества», то мы сможем сделать, зависящие тотально от собственных субъективных интерпретаций выводы, что повлияет скорее негативно на самого человека.

С другой стороны, есть носители негативных ценностей, которые составляют ядро мотивации любого человека, например убежденные в том, что «моя или наша» позиция абсолютно верна и вступать в диалог для ее прояснения бессмысленно (сектантское мышление, которое может быть характерно для абсолютно любой социальной организации – экономической, политической или религиозной), а также необходимо любыми крайними мерами ее утверждать рождают понимание необходимости более жестких мер пресечения деятельности, что и происходит в России с появлением «крайних» материалов. Представителям науки, субъектам занимающимся экспертизой подобного рода, представителям власти, отвечающим за безопасность – всем нам необходимо научится в XXI в. отделять носителей негативных и разрушающих ценностей от всех остальных, имеющих собственную позицию, считающих ее актуальной для себя и своего окружения, не отождествляя символическую борьбу с элементами известных ярлыков «Ислам», «секта» и др. чем-то негативным и разрушительным. В то же время необходимо определить свою позицию к субъектам транслирующим негативные ценности и предпринимающим негативные действия.

От «мы их не трогаем, чтоб хуже не стало» до конкретной работы в духе диалога или в негативном ключе запрета деятельности. Имамы в сибирском регионе идут на контакт с представителями разных течений, пытаются строить диалог, убеждают в значимости следования этики Корана, представляют умеренный Ислам, где в первую очередь человек работает со своими грехами внутри себя, объявляет джихад самому себе. Это дает позитивные плоды. Представители науки, власти должны вступать в диалог, не уходить от ответственности прояснения позиций и смыслов, тогда будет возможно сосуществование в позитивном ключе в многонациональной стране. Даже на самого убежденного и настроенного радикально действовать представителя религии, по мнению автора и его коллег можно подействовать через формирование у него внутри сомнения, которое будет основой для отказа от девиантных поступков. Это также будет частью символической борьбы, присущей любым социальным отношениям.

Положительное развитие видится в использовании диалога, поиске позитивных общих объединительных идей, уменьшающих борьбу людей, укорененных в своем эго, в «измах» разного рода, традициях, стремящихся к разделению и отчуждению.

Литература 1. Бурдье П. Начала. Choses ditesс / Пер. с фр. Н.А. Шматко. – М.: Socio — Logos, 1994. – 327 с. 2. Галтунг Д. Культурное насилие / Перевод В.А. Попова // Социальные конфликты: экспертиза, прогнозирование, технологии разрешения. — Выпуск 8. — М.: ИС РАН, 1995. – С. 36- 39. 3. Бурдье П. Социология политики: пер с фр. / Сост., общ. ред. и предисл. Н.А. Шматко. — М.: Socio — Logos, 1993. – 336 с.

Р.А. Быков