В 2013 году выдалась чрезвычайно снежная зима. Но что может помешать рьяным автопутешественникам? Снегопад точно не может. Однако, будьте острожны на зимней дороге. В дороге как и в жизни, мы должны помогать друг другу. Водители пешеходам, пешеходы водителям и водители водителям. Дорога таит в себе немало опасностей и мы обязаны помнить об этом. Современные электронные системы «устойчивости» автомобилей весьма полезные изобретения, но они не являются панацеей от всех бед. А беды эти от небрежности и от невнимательности участников дорожного движения. От владельцев дорогих автомобилей полагающих, что их автомобили парят над ледяной асфальтовой коркой и не подчиняются законам физики. От этого очень часто на наших дорогах встречаются груды искареженного металла и появляются истории покалеченных жизней. Давайте беречь друг друга! А в выходной день предлагаю посетить город Рязань, его знаменитый Кремль.

От Москвы (от собственного дома) до Рязани (Рязанского кремля) по навигатору — 202 км. Время в пути 3 часа 40 минут (с учетом погоды и пробок).

Кому пришлось бывать в Рязанском кремле, невольно тут уносится мыслью в далекое от нас прошлое, как тут все не похоже на бурную жизнь нашего века. Здесь так и тянет вспомнить рязанскую старину и представить себе картины старой рязанской жизни; и прежде всего приходит в голову вопрос, когда и как зародился город. Чтобы ответить на этот вопрос, пойдем на обрывистый берег Трубежа, станем около Рождественского собора и посмотрим на то, что раскинулось перед нами.

Внизу змеей извивается Трубеж и катит свои тихие воды в Оку; за Трубежем раскинулись изумрудные луга, слева желтеют борковские пески и чернеет село Борки, дальше на крутояре виднеется село Канищево; прямо перед нами темнеет Луковский лес, далеко за ним чуть белеет в тумане Богословский монастырь, а вправо — луга, за ними Ока, за ней — луга, пески, дальше видны — села Шумошь и Поляны, а за ними луга, и вдали кругом — синеют леса и леса без конца. Подойдем поближе к Духовской церкви и зайдем за нее: под нами в Трубеж впала Лыбедь — извилистая речушка — не речушка, ручей — не ручей.

Вы стоите на мысу, на высоком мысу, там, где Лыбедь впала в Трубеж, на мысу, что врезался в заливные луга и стоит, во все стороны озирается. Прислушаемся теперь к тем названиям, что слышатся вокруг нас: Трубеж, Лыбедь, за Лыбедью в лугах — Дунай, там дальше — Ока. Вспомним, что далеко на юге, за Киевом течет река Трубеж, а в Киеве есть речка Лыбедь; вспомним, что на том далеком южном Трубеже стоит тород Переяславль, что не дальше, как лет 150 тому назад и наша Рязань называлась Переяславлем и что совсем далеко на юге течет большая, славная река Дунай. Не правда ли, ведь это все старинные славянские имена, и веет от них далеким славянским югом?

Атеперь прислушаемся к названию Ока. Не русское, не славянское слышится в этом слове: чужое слышится, финское: это слово у финнов значит река (вода). Если так перемешались здесь и славянские и финские имена, стало быть, когда-то в этих местах и финны жили и славяне. Пришли сюда славяне с далекого юга, а финны были здесь старожилы. Зачем же и когда пришли сюда, к финнам славянские люди?

В далекие стародавние времена Рязанская земля была очень богата разными ценными зверями — белки, куницы, горностаи, бобры кишмя в ней кишели. Меха этих зверей и теперь ценны, и тогда были любимым товаром; в великом множестве выменивали их купцы на разные иноземные диковинки и увозили в далекие южные страны на отделку модной одежды.

Вот эти пушные богатства и заманили сюда с далекого юга киевских князей: хотелось им захватить как можно больше земель, чтобы получать как можно больше дани с покоренных народов, а дань эту платили мехами.

Пришли сюда русские киязья и заставили жителей платить дань. Те бунтовали, русских князей не признавали; и вот, чтобы они были послушны, чтобы дань платили исправно, посылали князья сюда военные отряды, поселяли здесь русских людей, или, как говорится, «колонизовали» этот край; а чтобы было, где укрыться от недруга, построили они крепости-городки. Одним из таких городков был и Переяславль Рязанский.

Трудно было выбрать место удобнее для крепости: вся окрестность отсюда видна, как на ладони, и кто ни едет по Трубежу, Переяславля не минует; он стоит высоко, если еще стены поставить, до него никто не достанет, а он всякого увидит и достанет. Не мудрено, что в 1095 г. южнорусский князь, из черниговских князей, Ярослав Святославович, как раз здесь поставил город и назвал его родным ему именем — Переяславлем, а реки — одну Трубежем, другую — Лыбедью.

Так возник город (ныне Рязань), как крепость, как опорный пункт русской княжеской колонизации по среднему течению р. Оки, крепостью и остался он на многие века.

Сначала он был маленьким городком большого Муромо-Рязанского княжества, в котором княжил тот самый Ярослав, что его основал. Не успел этот князь умереть, как его княжество разделилось между его потомками: кто сел в Муроме, кто в Пронске, кто на Рязани , а между тем с севера надвигалась на них гроза.

Посмотрите за Оку; там далеко за лугами, за лесами дремучими, за озерами великими, за болотами топучими стоит город Владимир, стольный город большого сильного княжества Владимиро-Суздальского. Вот у его князей и началась усобица с теми из Муромо-Рязанских князей, что сидели в Рязани и княжили там. Чем дальше, тем лютей становилась эта ссора. Приходили владимирские князья в Рязанскую землю, разоряли ее, жителей уводили в плен, села и деревин жгли. Тут-то и пригодились те городки, что поставлены были в старые годы, пригодился и Переяславль — совсем недалеко от него, около Ольгова городка, близ теперешнего Ольгова монастыря, был раз бой у рязанцев с владимирцами.

С далекого юга, из широких степей тоже веяло грозой: до Прони реки набегали на Рязанскую землю степные кочевники — лютые половцы.

В XIII в. пришли татары, прежде всего разорили Рязанскую землю, а за ней и всю Русь, наложили на нее свою тяжелую руку и с тех пор долгое время не давали покоя русскому народу, и прежде всего терпели от них рязанцы, потому что Рязанская земля была в ту пору на окраине Русской земли.

А в эту же тяжелую пору, кроме татар, новый враг, вместо Владимира, с севера появился у Рязанского княжества: там, за лесами, народилось и стало расти не по дням, а по часам княжество Московское; стали его князья протягивать к Рязанскому княжеству свои загребущие руки, и началась усобица: совсем недалеко от города, у села Канищева, был жестокий бой у рязанцев с москвичами в 1371 г.

В первой четверти XVI в., лет 400 тому назад Рязанское княжество потеряло свою свободу, стало частью Московского государства; но от этого не больше стало у него покоя: лютый враг был в ту пору у всей русском земли — крымские и ногайские татары. Не давали они жить покойно, каждый год почти они набегали, села, города, деревни жгли, людей уводили в плен и продавали в тяжелую неволю. Войной на них идти не было возможности: за широкими степями их не достанешь, и приходилось Московскому государству постоянно быть от них настороже; высылались в степь сторожевые разъезды следить, не покажется ли что подозрительное; чтоб задержать татарские набеги, ставили «острожки» — крепости; пользовались и дремучими лесами и болотами топучими, и реками, чтобы и из них сделать оборону: из этих лесов, болот, рек, из крепостей, рвов и валов выходила целая вереница укреплений, и тянулась на десятки и сотни верст эта «засечная черта». Совсем недалеко от города, по реке Боже проходила часть этой засечной черты — Вожская засека. В засечной черте очень важным местом был Переяславль Рязанский. Об его укреплениях заботились, описывали их состояние, тщательно поправляли. Так было почти до Петра I.

Так вот и вышло, что почти всю свою жизнь был город (Рязань) крепостью.

Какие же укрепления были у этой важной крепости, города Переяславля? Говоря о них, будем помнить, что в старые годы городом называлась только та часть теперешней Рязани, которую теперь зовут кремлем.

Уже в глубокую старину был у него вал. На него мы теперь и пойдем. Посмотрите вниз, под вал, в дальнем его конце, что выходит к Старому базару: вы увидите все ту же речушку Лыбедь, что впала в Трубеж под Духовскою церковью; она огибает «город» с двух сторон — с южной и восточной. У этой маленькой речушки высокий левый берег, на нем и стоит кремль. Этот высокий берег и Лыбедь, а она в старину была куда шире и глубже, сами собой были защитой; с севера — защита Трубеж с его высоким обрывистым берегом, только между Лыбедью и Трубежем, с западной стороны не было у кремля защиты, и пришлось насыпать очень высокий вал и вырытъ ров, тот самый, где теперь улица Нижняя Ильинка. Был насыпан вал, только гораздо уже и ниже, и на других сторонах кремля: если вы подойдете к тому концу вала, что выходит к Старому базару, то за прорывом, налево, вы увидите часть вала, но уже совершенно испорченную.

На вершине вала, а он шел вокруг всего города, стояли стены и башни.

Стены были вышиной около 2 1/4 саж., из дубового леса, с «обломом», т. е. выступом в верхней части. У облома сзади были мостки, а поверх них тесовая крыша. На мостки поднимались по лестницам.

Башен было 12. На углах стояли четыре башни глухие, т. е. без ворот: Спасская смотрела на Спасоярскую церковь, Духовская стояла недалеко от Духовской церкви, Всесвятская — на крайнем юго-восточном углу, а Введенская — у того конца вала, что выходит к Старому базару.

В каждой из четырех сторон кремля было по одной башне «проезжей», т. е. с воротами-, в западной строне — Глебовская, в северной — Тайницкая, в восточной — Ипацкая, а в южной — Рязанская; остальные башни были глухие и названий не имели. Глебовская башня была каменная, с зубцами, все остальные — деревянные. Одни из башен были четырехугольные, другие — восьмиугольные, с крышей шатром, на некоторых и сверх шатра были еще маковицы с «прапорами», окованные белым железом. На Глебовской и Рязанской башнях висели «вестовые колокола», в Тайницкой — был тайник — ходить за водой на Трубеж. От Глебовских ворот через сухой ров был перекинут дубовый мост с перилами, «Глебовский», по ту сторону рва на мосту были ворота, крытые тесом; такой же мост был и у Рязанских ворот через р. Лыбедь.

Этим не ограничивались укрепления города. С самой слабой, западной стороны к городу примыкал острог, тоже крепость. Если с вала мы посмотрим в сторону присутственных мест, все, что охватит взгляд: и Новая слободка, и присутственные места с площадями, и театр, и Спасоярская церковь, и Соборный бульвар и Ильинка — все это было окружено стеной с башнями. Стена эта одним концом упиралась в Введенскую башню, другим — в Спасскую. Это был «острог».

Этого мало.

У стен «города» и «острога» приютились «посады».

Если мы с южного конца вала посмотрим в сторону Старого базара, все пространство, что раскинулось перед нами, — это «нижний посад», а если подойдем ближе к северному концу вала и посмотрим в сторону Спасоярской церкви, — там Семинарской церковью и Борисоглебской и Николой Долгошеей взглянет на нас «Верхний посад».

Эти посады были окружены «надолбами» — высоким частоколом из дубовых колод.

Вот как укреплен был «город» Переяславль Рязанский.

Посмотрим теперь, что было внутри его.

Станем около соборной колокольни и вспомним, что еще до 1789 г. здесь стояла каменная Глебовская башня. Посмотрим вокруг себя: кругом нас обширная площадь, ограниченная впереди — соборами, слева — откосом Трубежа, справа — Спасским монастырем. Чтобы представить себе старинную Рязань, мы эту площадь должны наполнить постройками, и при том не очень веселыми, но обязательными, для того времени постройками: ближе к Спасскому монастырю — приказ сыскных дел, перед ним через сени караульная колодничья изба, сосновая, крытая дра-нью; дальше тюремный двор, огороженный дубовым забором, на дворе дубовый же «онбар», в который онбар тюремных сидельцев на ночь запирают»; тут же караульная сторожевая изба. Около тюремного двора — две тюрьмы, одна из них «земленая тюрьма -рубленый дубовый сруб, опущенный в землю, огороженный дубовым острогом.

Для полноты картины мы можем представить себе на улице около тюрьмы и колодников с «двушейными» цепями, на которых их «гоняют» «для милостыни и по воду». Эти колодники самого разнообразного свойства- иные «по татиным и по разбойным и по убивственным делам», иные — самые обыкновенные раскольники, а при Петре I здесь мы увидели бы и стрельцов. Одним словом, боярский и царский режим давал себя чувствовать тогда народу довольно заметно и самые разнообразные жизненные обстоятельства приводили сюда людей, не оставляя их в покое даже и здесь в «государевой тюрьме». Вот, например, какой случай произошел в 1664 г.

В Москву пришел извет от церковного татя Васьки Лукьянова о том, что Переяславля Рязанского тюремные сидельцы произнесли «неистовое слово»: шел разговор между тремя сидельцами — Ивашкой Татарином, Демкой Прокофьевым и Пронкой Козулиным. Ивашка говорил, что Демка ему господин, а Пронька Козулин в то время молвил Ивашке, что Демка ему, Ивашке, царь, а не господин. Из Москвы на этот извет пришел приказ: Ваську пытать; если он с пытки подтвердит свой извет, пытать Ивашку и Проньку, а если Пронька в том слове своем повинится, за то ему, Проньке, урезать языка. Такие плачевные последствия повлекло за собою для тюремных сидельцев нечаянно, может быть, оброненное «неистовое слово» одного из них, и такие случаи были далеко не единичны.

Около Спасского монастыря мы увидели бы Приказную избу, высокую, на подклетях. Поднявшись по лестнице, мы через сени вошли бы в горницу со стенами, обитыми красным сукном, а за столом, покрытым тоже красным сукном, увидели бы троих подьячих; перед ними — оловянная чернильница и песочница и воеводский ящик с Уложением и всевозможными делами. Подьячие — пишут. Тяжела их служба: указано им «сидеть во дни и в нощи» 12 часов — не даром на столе стоит медный ночник; а жалованье за такую службу небольшое-, первому человеку 10 р., второму 7 р., а третьему — 5 р. в месяц. Эта должность выборная: в 1657 г. велено было в Переяславле Рязанском всяких чинов служилым людям выбрать трех человек подьячих «добрых, которых с государево дело впредь будет и которые всему городу любы», взять на них у всего города «выбор за руками», т. е. протокол с подписями участников выборов, и прислать «к государю к Москве в Разряд».

Выйдя из Приказной избы, мы тут же увидели бы и рязанский арсенал: две палаты каменные с железными дверями и железными затворами у окон; здесь — запасы оружия — пищали железные и медные, ядра железные и каменные, пистоли, зелье — порох, свинец, топоры, бердыши, орудия «для пожарного времени» — крюки. рогачи и пр.

Заглянем теперь за Успенский собор. Здесь мы увидим небольшое двухэтажное мрачное здание. В несколько ином виде оно предстало бы перед нами и в конце XVII в. Здесь митрополий приказ, здесь митропольи дьяки и подячие пишут дела по управлению обширной Рязанско-Муромской епархией. А с другой стороны собора на нас глянет красивое здание — архиерейского дома -местопребывание архиерея, «митрополий двор».

Все здесь, в этой части кремля, говорит нам о том, что мы в гражданском и церковном центре Рязанского края. Здесь присутственные места, здесь епархиальные учреждения, здесь все рязанские святыни — соборы, монастыри; направо от нас Спасский монастырь за архиерейским двором мы увидели бы Духов монастырь, а подальше Явлинский девичий монастырь. Когда-то, в те старые годы, когда Рязанское княжество еще было на свете, здесь же где-то стояли и княжеские хоромы, а в старом Успенском соборе была княжеская усыпальница.

Если мы захотим представить себе хотя бы кусочек рязанского «города» XVII в., зайдем за Успенский собор и станем у Рождественского собора лицом к архиерейскому дому, Архангельскому и Успенскому соборам. Перед нами маленький кусочек подлинного Переяславля XVI в.: высоко восходит к небу почти прозрачный, с большими окнами, в белом узоре Успенский собор, рядом с ним от древности ушедший в землю собор Архангель-ский, со своими массивными, тяжелыми стенами, а еще левее — архиерейский дом с его причудливым верхом, с маленькими окнами в узорчатых наличниках.

Все почти так, как было в XVII в. Режет глаз только Рождественский собор. Если мы захотим представить себе его в XVII в., мы должны будем прежде всего назвать его Успенским, а потом вообразить, что перед нами небольшой храм с пятью позолоченными главами, с тремя железными дверями, перед которыми устроены рундуки, т. е. крыльца о пяти ступеньках.

Прежде чем уходить из этой части кремля, подойдем опять к колокольне, где, сравнительно, не так давно стояла Глебовская башня, и вспомним одно предание, связанное с последними днями жизни когда-то сильного и самостоятельного Рязанского княжества.

Мы — в 1521 г. Последний рязанский князь Иван Иванович сидит в московской тюрьме за то, что осмелился сноситься с московскими врагами — Литвой и Крымом. В это время крымский хан Магмет Гирей налетает на Москву, захватывает ее врасплох и, выманив у бояр позорное обязательство платить дань, уходит. На пути он задумал захватить Переяславль, ссылаясь на то, что и Москва признала его своим господином. Московский наместник в Переяславле Хабар не верит словам хана и требует показать ему грамоту бояр. Хан посылает ему грамоту. Между тем татары, выманив переяславцев будто бы для выкупа пленных, пытаются поднять переполох и ворваться в город. Пушкарь Иордан с Глебовской башни замечает суматоху и стреляет. Магмет Гирей видит неудачу своей затеи и уходит, оставив, таким образом, позорное московское обязательство в руках Хабара.

Пользуясь суматохой, что поднялась в Москве во время татарского набега, рязанский князь Иван бежит из Москвы, пробирается в Шумошь, пытается вступить в сношения с переяславцами, терпит неудачу и скрывается в Литве.

У Валерия Брюсова есть стихотворение, посвященное этому последнему из рязанских князей.

«Ой, вы, сгруночки-многозвончаты!

Балалаечка-многознаечка!

Уж ты спой нам весело

Свою песенку,

Спой нам нонче ты, нонче ты, нонче ты.

Как рязанский князь под замком сидит, Под

замком сидит, на Москву глядит, Думу думает,

вспоминает он, Как людьми московскими, без

вины полонен, Как его по улицам вели давеча,

Природного князя Святославича, Как глядел на

него московский народ. Провожал, смеясь, от

калужских ворот.

А ему, князю, подобает честь

В старшинстве своем на злат стол воссесть.

Вот в венце он горит, а кругом лучи!

Поклоняются князья-мономаховичи.

Но и тех любить всей душой он рад,

В племени Рюрика всем старшой брат.

Вот он кликнет клич, кто горазд воевать.

На коне он сам поведет свою рать

На Свею на Литву, на поганый Крым. (А не

хочет кто,отезжай к другим!) Споют

гусляры про славную брань, Потешат,

прославят древнюю Рязань.

Но кругом темно, — тишина,

- За решеткой в окно Москва видна,

Не услышит никто удалый клич,

За замком сидит последний Ольгович.

Поведут его, жди, середи воров

На злую казнь на кремлевский ров.

Ой вы, струночки многозвончаты!

Ой, подруженька-многознаечка!

Спой нам нонче ты,

спой нам нонче ты, Балалаечка!»

Пойдемте теперь от соборной колокольни по дорожке между валом и стеной Спасского монастыря. Мы идем по тому месту, где в XVII в. пролегала проезжая улица от Рязанских ворот к приказной избе. Как и теперь, по правую сторону от себя мы видели бы все тот же высокий вал, только был он еще выше, а над ним возвышалась еще стена. С левой стороны на нас глядели бы дворы рязанских служилых людей. Пройдя ту часть Спасского монастыря, где кончаются его постройки, мы свернули бы в улицу, которой теперь уже нет: теперь здесь могилы и огород. Идя по этой улице, мы слева увидели бы из-за домов главы теперь уже не существующей церкви Козьмы и Демьяна и скоро подошли бы к обширному воеводскому двору. Уже здесь мы услыхали бы своеобразный шум, какой всегда бывает там, где собираются люди поторговать, поговорить, покричать. Через несколько шагов мы в «городских рядах». Перед нами лавки, прилавки, амбары, они образуют переулочки, тупички, а за ними высится Рязанская башня с воротами, которая стояла недалеко от здания «Литовской семинарии».

Это — торговая часть Рязанского кремля. Она обслуживала жителей «города», особенно в тяжелые дни осадного сидения. Оглянувшись назад, мы увидали бы, кроме той улицы, по которой шли, еще несколько улиц, которые соединяют Рязанские ворота и городские ряды с той частью города, где митрополий двор, соборы, «приказные» избы, тюрьмы.

Если бы мы вошли в Рязанские ворота и взглянули бы вниз, за Лыбедь, мы увидали быуже за «городом, на посаде» «торг», торговый центр не только Переяславля, но и ближайших его окрестностей. Сильнейший шум и гам донесся бы до нас оттуда, с местности, теперь тихой и пустынной: здесь и баня и торговые ряды, харчевные избы и кружечный двор, у которого толпится многочисленная городская голытьба кабацкая; тут же и «нищая изба», где сидят площадные подячие и пишут, кому нужно, челобитные и всякие грамоты, и земская сезжая изба, откуда частенько земский староста через торг пробирается в Рязанские ворота к воеводскому двору либо гостинцем поклониться и воеводе, и жене его, и ребятишкам, и слугам, либо с ним «лаяться».

Правее, около Лыбеди, увидали бы мы целую вереницу кузниц.

Но нам не нужно вводить себя в обман этой бойкой широкой картиной торга. Мы жестоко ошибемся, если подумаем, что здесь средоточие большой крупной торговли. Не будем увлекаться и тем, что сюда, на «торг», сходятся дороги и из Мещеры, и из Рязани, и из Пронска, и из далекой и грозной Москвы. Стоит только нам походить по рядам, поговорить с торговцами, поразузнать, кто они, и от многих мы услышим, что тот — подъячий, другой ямщик, третий — воротный сторож, иной — пушкарский сын, а иной пушкарь. Это не торговцы настоящие, природные, это разных видов служилые люди, которые здесь в свободное время подкармливаются, потому что им не хватает «государева жалованья».

Как народился на свет Переяславль крепостью, так и остался он крепостью до XVIII в.

Время шло. Татары совсем притихли, границы государства отодвинулись на многие сотни верст от Переяславля, и не нужны уже были его укрепления: они «огнили», попадали в Трубеж, кое-что из них растащили обыватели, только Глебовская башня в городе, да острожная башня недалеко от Спасоярской церкви кое-как простояли до конца XVIII в.

Обывательская сонная жизнь провинциального захолустья открывается перед нами в словах Я. П. Полонского, рисующих нам вал в начале XIX в.

«Этот вал, кой-где разрытый,

Был твердынею земленою

В оны дни, когда рязанцы

Бились с дикою ордою:

Подо мной таились клады,

Надо мной стрижи звенели, Выше — в

небе — над Рязанью, К югу лебеди

летели, А внизу виднелась будка с

алебардой, мост да пара Фонарей,

да бабы в кичках Шли ко

всенощной с базара, Им

навстречу с колокольни

Несся гулкий звон вечерний».

Заканчивая прогулку по «городу» Переяславля Рязанского, пойдем от «городских рядов» назад к Глебовской башне, только не прежним нашим путем, а там, где когда-то пролегала проезжая дорога от «москотильного ряда» к Духову монастырю, около городской стены. Мимо здания б. Литовской семинарии мы пойдем в тихую бывшую Архиерейку, теперь улицу Рабочих, куда выходят зады усадьбы архиерейского дома. В далекие старые годы справа от нас тянулся бы невысокий вал, увенчанный стеной, а слева -дворы приказных и всяких служилых людей; над ними раза два мелькнули бы главы церквей. Миновав Ипацкие ворота недалеко от Духова монастыря и самый монастырь, мы вернулись бы к Митрополему двору, где теперь помещается одно из важнейших просветительных учреждений Рязанского края — Областной музей. Для полноты впечатлений нам необходимо заглянуть и туда, где собрано так много остатков рязанской старины, где от самых стен веет стариной.

Этим мы закончим нашу прогулку по «городу» Переяславля Рязанского.

Материал по ст. Дмитрия Дмитриевича Солодовникова.