О становлении экономической науки

В настоящее время среди экономистов России продолжается довольно активное обсуждение вопросов, связанных со становлением экономической науки в нашей стране, определением истоков и особенностей ее исследовательских традиций, с возможностью их возрождения и дальнейшего развития на этой основе экономического знания. Причем интересно, что две наиболее обсуждаемые темы, по которым независимо друг от друга ведутся дискуссии среди экономистов, в действительности тесно взаимосвязаны. Речь идет о характере и своеобразии русской исследовательской традиции в области экономики (с постановкой вопроса о возможности выделения отечественной научной школы), а также о судьбе политико-экономического наследия и перспективах политэкономии как науки в современной России.

В пользу того, что эти две темы непосредственно пересекаются, свидетельствует ряд примечательных фактов.

Во-первых, само становление академической экономической науки в России происходило под прямым влиянием английской школы классической политической экономии, и в последующие периоды немалое число значимых результатов было получено русскими экономистами на основе освоения и переосмысления достижений мировой политико-экономической мысли разных ее течений. Важно отметить следующее: черты оригинальности и самобытности проводимых научных исследований в период дореволюционного расцвета экономической науки в России рождались в процессе освоения методологии политической экономии как ведущей научной школы в мировой экономической науке того периода, но при этом особенно стимулировались растущим стремлением к собственному поиску и выходу в новые области исследования.

Во-вторых, развитие советской экономической теории продолжилось по-прежнему в русле политико-экономической исследовательской традиции, хотя и ограниченной по идеологическим основаниям рамками ее официатьной марксистской версии. Конечно, такое напраатение не соответствовало новому тренду в мировой экономической мысли, опирающемуся на выдвижение неоклассической теории в качестве доминирующей, а потом и на появление других научных школ и течений. Можно считать, что такая своеобразная "Оригинальность» советской политэкономии в значительной мере носила вынужденный характер и предстаатяла собой искусственное исключение из общемирового научного дискурса. Тем не менее независимо от ее содержательной стороны сам по себе данный факт представляется значимым.

В настояшее время в оценках советской экономической науки и особенно ее базового теоретического звена — политической экономии социализма — доминируют негативные характеристики, связанные с чрезмерной ее идеологизацией, догматизмом, отрывом от реальных хозяйственных процессов, и т.п. Безусловно, такого рода оценки во многом справеачивы, но, еще раз подчеркнем, они первую очередь относятся к политической экономии социализма. Однако это не исключало пояатение отдельных достаточно интересных исследований в рамках марксистской политэкономии. В большей степени они были связаны с разработкой советскими экономистами-теоретиками общих методологических вопросов и политэкономических проблем современного капитализма. К их числу следует отнести, в частности, исследования новых явлений и противоречий в капиталистическом воспроизводстве и в мирохозяйственном устройстве, изучение цикличности и экономических кризисов.

Причем и в настоящее время эти разработки вполне могут оказаться полезными для понимания природы и последствий современного мирового кризиса, во всяком случае, с точки зрения преодоления излишне радужного оптимизма по поводу происходящей капиталистической трансформации в России и ее безболезненной включенности в мировое капиталистическое хозяйство.

В-третьих, стремительный разрыв с политэкономической традицией в постсоциалистической России и массовый переход экономистов-теоретиков на неоклассические позиции формально вернул ее экономическую науку в общее мировое научное русло. Однако такое возвращение обернулось не столько новыми приобретениями, снятием запретов и ограничений в научной деятельности, сколько незапланированными потерями.

Оказалось, что превращение бывших политэкономов в адептов современной неоклассики мало что дает для самостоятельного и творческого осмысления перестраивающейся хозяйственной реальности. Остается роль ретрансляторов «чужих идей. Ведь вне логики и традиции развития самой науки, вне научного дискурса и в отрыве от меняющейся общественно-экономической реальности трудно рассчитывать на плодотворное включение в мировую экономическую науку.

Уделом становится пересказывание чужих текстов (к тому же в основном учебников), мало пригодных для становления научного знания и практической пользы для экономического развития собственной страны. Насколько наступивший очередной длительный период «ученичества» станет необходимым этапом достойного вхождения в мировую экономическую науку? Ответ на этот вопрос неочевиден. Разрыв со своей сложившейся научной и мировоззренческой традицией может превратить периферийность современной российской экономической науки в застойное состояние. Еще в большей степени этому способствует зарождение в ней нового монополизма неоклассического «мэйнстрима», сменившего монополизм марксизма. Диктат в науке, как и монополизм в хозяйственной жизни, неизбежно ведет к застою, лишая ее способности к саморазвитию и адекватному ответу на изменяющуюся природу экономических отношений и появляющиеся новые вызовы.

В-четвертых, недавно произошедший мощный кризисный обвал в глобальной экономике подтвердил кризисное состояние теоретического экономического знания, базирующегося на неоклассике, черты которого обнаружились задолго до нынешних потрясений в мировой экономике. В этот период в полной мере проявилась ее неспособность достоверно и точно объяснить и прогнозировать происходящие трансформационные процессы не только в постсоциалистических странах, продемонстрировав тем самым провалы рецептуры неолиберального реформирования, но и в глобальной экономике. Коренным недостатком современного теоретического «мэйнстрима» стали усиливающаяся отстраненность от реальной хозяйственной практики в угоду формализации и модельной чистоты теоремного знания, запаздывание в изучении новых проблем, растущий догматизм.

Такого рода «острые углыс объективной неизбежностью ставят вопрос о принципиальной состоятельности «мэйнстрима», о самой возможности сохранения за неоклассикой в посткризисный период роли фундаментального (базового) звена в системе современного экономического знания. Вероятность одновременной смены теоретической парадигмы и стратегии развития в наступающий посткризисный период высока. Именно так произошло в капиталистической системе хозяйства после «Великой депрессии1929—1933 гг., когда на смену государственному невмешательству в экономику пришла кейнсианская революция в экономической теории с обоснованием необходимости использования методов активного госрегулирования рыночной экономики. Очередной разворот в теории и практике хозяйствования состоялся после второго по масштабам кризиса 1974—1975 гг., приведшего к утверждению неолиберализма в теории и доминированию монетарных методов в экономической политике.

Для российских экономистов кризисное состояние современной экономической теории и мирового хозяйства должно стать отрезвляющим лекарством от абсолютизации и идеализации очередного «самого передового» научного знания, внедряемого извне. По крайней мере, можно надеяться на то, что хотя бы исчезнет третирование любого инакомыслия в научно-образовательной деятельности, противоречащего мейнстриму, как отступление от истины в последней инстанции. Весьма поучительным представляется давнее высказывание одного из идеологов славянофильства в России А. С. Хомякова, который утверждал: «Науке нужна не только свобода мнения, но и свобода сомнения. Это означает, что поиск новой теоретической парадигмы в экономической науке, безусловно, должен стимулировать выход в новые области исследования, но вовсе не исключает важности восстановления утраченных научных традиций и возможности на их основе вернуться к анализу современных проблем экономического развития России.

В. Рязанов