Миф и современное историческое знание | Знания, мысли, новости — radnews.ru


Миф и современное историческое знание

История

История

Роли и функции мифа посвящено множество работ, в том числе и мифу историческому и идеологическому. Можно выделить три основных понимания мифа, распространенных в науке. Во-первых, это архаический миф, главным признаком которого является синкретизм, это упрощенная образная схема мира, объясняющая и предписывающая определенный образ действий. Во-вторых, это художественный миф, распространенный в литературе. И, в-третьих, это социальный обман, вызванный к жизни процессами ремифологизации XX века и использующий искусственно возрожденные механизмы архаического мифа [10, с. 227], поскольку, согласно известному высказыванию М. Элиаде, мифологическое мышление может оставить позади свои прежние формы, может адаптироваться к новым культурным модам, но оно не может исчезнуть окончательно [14, с. 28]. Мы остановимся на третьем понимании мифа и попытаемся определить, что такое исторический миф. Понятие «исторический миф» может иметь несколько значений.

В данной статье под историческим мифом понимается искусственная конструкция, созданная в области исторического знания, но не имеющая в себе реального исторического содержания. Говоря проще, это выдумка, укоренившаяся в историческом сознании. Можно выделить исторические мифы, целиком выдуманные и не имеющие подтверждения в исторических источниках. Это, например, пресловутая фраза Людовика XIV «Государство – это я», о которой речь пойдет дальше или книжка Лео Таксиля «Священный вертеп», написанная в 1879 г. В ней автор заявляет, что покажет подлинную историю католической церкви: ложь, предательство, убийство, стяжательство, разврат. Затем он выпустил «Забавную Библию». Книги Таксиля по большей части собрание сплетен, домыслов, побасенок, непроверенных фактов и сомнительных источников. Но «факты» из истории папства, приведенные в «Священном вертепе» охотно приводились в советских учебниках и научнопопулярной литературе без всякой дополнительной проверки. Вторая разновидность исторического мифа – придание историческим событиям смысла и значения, которыми они не обладают. Так, небольшое пограничное сражение, бывшее, по всей вероятности, в 1242 г. превращается в эпическое Ледовое побоище, Битву за Родину, которое стоит в одном ряду с Куликовской битвой Миф довольно мирно уживался с историческим знанием на протяжении столетий, особенно если принять во внимание характер этой дисциплины на границе научного знания и литературы. Философы и историки XVIII – начала XIX века призывали изгнать мифы и сказки со страниц исторических сочинений.

Однако место старых «классических» мифов заняли новые, «научные». Тогда же, в XIX веке, архивы были открыты для исследователей, а изучение национального прошлого, поощрялось государством, были созданы специализированные кафедры, появились публикации источников [3, с. 288]. Историческая наука оказалась втянутой в процесс развития национального сознания. К началу ХХ века за историей закрепились функции коллективной памяти и патриотического воспитания. Уроки истории стали обязательными и даже в начальной школе давались элементарные знания по истории [7, с. 238 - 240]. Естественно, что в таких условиях знания о прошлом нужно было упрощать. Эти знания закреплялись в памяти народа уже не как мифологические, но как имеющие под собой научную основу. Это миф, сконструированный по определенным правилам и с определенными целями, прежде всего идеологическим [3, с. 291]. «Парадоксальным образом история XIX века, считавшая себя свободной от нравственности и политики, выполняла при этом в высшей степени политическую функцию… она была плавильным тиглем национального самосознания» [6, с. 307]. В условиях формирования и развития массового сознания в ХХ веке произошло внедрение в него мифов, которые, конечно значительно отличались от своих архаических предшественников. Псевдонаучность заменила религиозность и стала важной составляющей новых мифологических систем. Попытаемся рассмотреть причины этого явления в исторической и идеологической сферах и выявить его функции. Как отмечает М. Леруа, «миф не столько отображает действительность, сколько преображает её» [2, с. 418]. Миф призван мобилизовать сторонников, демонизировать противников и дать правдоподобное объяснение событиям прошлого, он способен объяснить все события истории, разгадать все её тайны. Он настраивает общественные группы против зла, источника коллективных тревог и опасений, чьими вредоносными действиями объясняются беды общества [2, с. 437]. Таким образом, миф не просто создается и навязывается, общество или некая общественная группа уже готовы принять его, равно как и объяснения и предсказания, которые он содержит. «Миф призван снять травму, воссоздать ускользающее единство окружающего мира, разломанного историческими драмами… Миф – это лекарство обыденного сознания и одновременно – его экспансия…

И наряду с этим одним из главных признаков оказывается простота, схематизм, антиисторизм. Но в этом совпадении идеологического заказа с общественными настроениями кроется куда более серьезная опасность, чем просто идеологизация учебников. Забывание не может по-настоящему избавить от травмы, избавление от мучительных моментов истории обязательно оборачивается отказом от рационального познания, а значит – неизбежностью использования невежества в целях манипуляции» [11, с. 427–428]. Склонность к созданию мифов присутствует в наши дни, причем как на бытовом, так и на профессиональном уровне [4, с. 9–10]. По всей видимости, такова природа человеческого сознания. Мифологизация прошлого – одна из основных составляющих этого явления. Мифологизация активно представлена в историософии, где нет конца рассуждениям о корнях, истоках, путях, ступенях и т.д. [9, с. 253]. Эти архаические или мифологические способы конструирования прошлого, отмечают в одной их своих работ И.М. Савельева и А.В. Полетаев, особую роль играют в идеологии. «Достаточно напомнить, – пишут они, – мифы о первопредках и мифических героях…

Эти два типических элемента архаического знания по сей день выступают в качестве прототипов при формировании образов прошлого (прошлого данной нации и её исторических деятелей)» [9, с. 253]. Однако почему же миф находит свое место в системе исторического знания? Допущение мифа в предметное поле исторической науки, на наш взгляд, происходит по двум основным причинам. Во-первых, историк добросовестно пересказывает непроверенную или откровенно ложную информацию своих коллегпредшественников. Это бывает чаще всего в силу того, что историк недостаточно подготовлен в профессиональном смысле и не всегда способен отделить вымысел предшественника от правды. Кроме того, существует историографическая традиция и доверие к трудам авторитетов. Так появляются и закрепляются представлении о том, что Петр I был «хорошим» царем, а Павел I, напротив, «плохим». Во-вторых, историк может сознательно заниматься упрощением и искажением истории в тех случаях, когда этого требует аудитория. Например, в учебниках по истории для школ упрощение неизбежно. Краткость и понятность изложения требуют определенных жертв. В силу этого именно школьные учебники являются главным хранилищем и рассадником исторических мифов, которые, к тому же, имеют претензии на научность.

В меньшей степени это замечание применимо к учебным пособиям для высшей школы. Однако самой частой причиной создания мифа является политическая и идеологическая конъюнктура. Наиболее ярким примером является случай прямого заказа. Еще с незапамятных времен правители заказывали исторические сочинения, призванные возвеличить их и опорочить врагов. В последние двести лет в этом качестве все чаще выступает государство, а история становиться заложником политики. Достаточно вспомнить целую плеяду советских историков, которые были вынуждены либо писать в духе официальной идеологии, либо в лучшем случае, молчать. «Мало кто из историков, от Фрейзинга до Вольтера, от Полибия до Лависса, от Тацита до Моммзена, во имя науки не был бы на службе у коронованного лица, у государства, у отечества или у какой-нибудь партии», – отмечает М. Ферро [12, с. 47]. Даже крупные историки не избежали участи сознательных миротворцев. Мифы, созданные их пером, получали особую весомость, благодаря их авторитету и таланту. Можно вспомнить великого французского историка Ж. Мишле. «XVI и XVII векам, – пишет он, – я устроил ужасный праздник. Рабле и Вольтер смеялись в своих могилах.

Околевшие божества, истлевшие короли предстали без покрывала. Пошлая история условностей, это стыдливая недотрога, наконец исчезла. Безжалостному анализу было подвергнуто правление покойников от Медичи до Людовика XIV» [1, с. 6]. В этой цитате особенно настораживает не только излишне эмоциональный тон, но и фраза «безжалостный анализ». Именно безжалостный, а не беспристрастный или глубокий. Великий французский историк внес немалый вклад в критику «Старого режима», принеся историческую истину в жертву своим убеждениям. Другой видный французский историк Эрнест Лависс, который был фактически официальным историком Третьей республики распространил свое влияние на многочисленные издания по истории начиная со школьных и кончая обобщающими исторически курсами, которое сохраняется и по сей день. Ф. Блюш отмечает, что для этого историка характерен большой научный подход, но излагая факты истории «Старого режима» и Французской революции он «всё время перемещается из кресла судьи в кресло обвинителя, словно изображает суд истории». В изданиях, предназначенных для взрослых, он более сдержан. Но в учебниках для начальной школы он повторяет устоявшиеся мифы [1, с. 6]. Надо сказать, что Французская революция и предшествовавший ей «Старый режим» стали пробным камнем для отечественных и зарубежных историков. А.В. Чудинов пишет, что образ этих событий принадлежал скорее к сфере мифического, сакрального, чем к области собственно научного знания. Более того, сам процесс формирования этого образа происходил «через сознательное забвение тех исторических реалий, которые противоречили идеализированному представлению о Революции» [13, с. 11].

Создавая «светлый миф» о Французской революции левые и либеральные историки не могли не создать «черную легенду» об абсолютизме, а русские историки, начиная с Н.И. Кареева, использовали термины «абсолютная монархия», «неограниченная монархия», «самодержавие» как полные синонимы. Именно «Старый режим», который представлял сплошное экономическое бедствие, душил не только торговлю, промышленность и сельское хозяйство, но всякое свободомыслие, не говоря уж о правах и свободах, поскольку, как якобы говорил Ришелье, «прав у подданных нет, есть лишь одни обязанности». Короли довели свой народ до полного истощения, в результате чего и произошла Революция [13, с. 70–73]. Здесь уместно вспомнить, что в многочисленных учебниках и даже монографиях повторяются слова Людовика XIV «Государство – это я», которых он никогда не произносил и которые не отражены ни в одном историческом источнике. Более того, такая мысль даже не приходила королю в голову. «В этом фрагменте черной легенды не ничего достоверного» [1, с. 92–93]. Не подтверждается современными историческими исследованиями тезис об «объективной неизбежности» Французской революции [13, с. 282]. Сходные случаи можно найти и в отечественной историографии. Так, например, спор норманистов и антинорманистов в советской историографии был решен однозначно. Здесь свою роль сыграл академик Б. А. Рыбаков. В критической статье А.П. Новосельцева, рассматривается мифотворческая составляющая его трудов. Он отмечает: «Уже в ранних трудах Рыбакова наметилось стремление внедрить в историографию ряд положений и трактовок, не опирающихся на источники, надуманных, конъюнктурных. Пример — его статьи начала 50-х годов о Хазарии» [5, с. 24]. А.П. Новосельцев отметил ряд натяжек в использовании источников. Полулегендарный Кий становится родоначальником туземной династии «и все это для того, чтобы развенчать мифический норманизм, якобы и ныне подрывающий устои нашей исторической науки». Продолжая анализ работы Рыбакова «Киевская Русь и русские княжества в IX–XIII вв.» он указывал, что её автор старается принизить историческое значение Новгорода, второго (после Киева) центра древней Руси, Новгород превращается под его пером в «крепостицу», построенную или самими словенами, или киевским князем в северных пределах государства. Фактически Рыбаков борется даже не столько с тезисом норманистов об основании Древнерусского государства варягами, сколько против возможности рождения восточнославянской государственности на русском Севере. «Вот такой мир истории подарил читателю Рыбаков!

Его фантазия создает порой впечатляющие (для неспециалистов) картины прошлого, не имеющие, однако, ничего общего с тем, что мы знаем из сохранившихся источников. Любая наука нуждается в гипотезах, но то, что делает с историей Руси Рыбаков, к научным гипотезам отнести нельзя» [5, с. 31–32]. Исторические мифы, касающиеся Средневековой Руси, рисуют нам яркую картину, на которой история предстает как магистральный путь объединения земель вокруг Москвы и постоянной борьбы с иноземными захватчиками и князьямисепаратистами, причем такие захватчики как монголы и крестоносцы не только уравнены в опасности для русских земель, но последние в историографической традиции рисуются даже большим злом. Истоки этой традиции стоит искать в позитивистском XIX веке. Историки той поры (русские и зарубежные) пытались объяснить как «мы» стали такими, как оформились нации и современные государства. Историк, объясняя, как формировалась нация, тем самым доставлял людям средства для того, чтобы они могли иметь собственное мнение о социально-политическом развитии своего времени [6, с. 308]. История государств и наций, созданная два столетия органически сочетает реально установленные факты, события, которым придано мифическое значение и откровенно мифологические сюжеты. История превращается в рассказ, действие которого разворачивается в прошлом, но «помогает истолковать события, происходящие в настоящем» [2, с. 12]. Этот исторический рассказ сочетает правдоподобные и мифологические страницы и сам обретает черты мифа, который по выражению М. Леруа призван выполнять объяснительную функцию, помогает «превратить хаос фактов и событий в стройную и логическую картину… помимо истолковательной он играет еще и роль мобилизующую» [2, с. 13]. Этот исторический миф превращается в «вечное повторение, он объясняет современные события с помощью интерпретационных схем, созданных очень давно и не претерпевших с тех пор никаких изменений. Миф – текст, отсылающий к другим текстам, своего рода игра кривых зеркал; сам он давно не отражает никакую реальность» [2, с. 13].

Выше уже говорилось, что простые объяснительные схемы помогают не только выстроить простые, а лучше сказать – упрощенные причинно-следственные связи, но и снять напряжение в общественных группах. Исторические мифы помогают им получить представление о своем прошлом, объединиться и обнаружить образ врага не только в настоящем, но и в прошлом. «Миф черпает свою легитимность, действенность и убедительность в навязчивом повторении одних и тех же аргументов и образов, передающихся из века в век, от автора к автору» [2, с. 18]. Тем самым можно объяснить многие недостатки современного общественного развития и выявить, что в общественных бедах виноваты монголо-татарское иго, бояреизменники, глупые цари или заговоры врагов. Простота таких объяснений и романтическая загадочность помогают «черным легендам» или «белым легендам» закрепиться в историческом сознании, воспроизводиться и фактически подменять истину.

Литература 1. Блюш Ф. Людовик XIV. М.: Ладомир, 1998. 815 с. 2. Леруа М. Миф об иезуитах: от Беранже до Мишле. М.: Языки славянской культуры, 2001. 463 с. 3. Мастогрегори М. Освобождение от прошлого // Homo Historicus. М., 2003. С. 288–297. 4. Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 2000. 407 с. 5. Новосельцев А.П. «Мир истории» или миф истории?// Вопросы истории. 1993. №1. С. 23–31. 6. Про А. Двенадцать уроков по истории. М.: РГГУ, 2000. 336 с. 7. Ревель Ж. Возвращение к событию: пути историописания // Homo Historicus. С. 238–240. 8. Репина Л.П., Зверева В.В., Парамонова М.Ю. История исторического знания. М.: Дрофа. 2006. 288 с. 9. Савельева И.М., Полетаев А.В. Знание о прошлом: теория и история. Т.1. Конструирование прошлого. СПб.:, Наука, 2003, 632 с. 10. Савельева И.М., Полетаев А.В. Теория исторического знания. СПб.: Изд-во «Алетейя. Историческая книга», 2007. 523 с. 11. Соловьев С.М. Идеологические мифы в современных учебниках истории // Отражение событий современной истории в общественном сознании и отечественной литературе (1985–2000): Материалы научно-практической конференции, 27–28 октября 2009 года. М., 2009. С. 227–245. 12. Ферро М. Кино и история // Вопросы истории. 1993. № 2. С.47–57. 13. Чудинов А.В. Французская революция: история и мифы. М.: Наука, 2007. 310 с. 14. Элиаде М. Аспекты мифа. М.: Академический проект, 2005. 224 с.

Менщиков И. С.


Комментировать


8 + четыре =

Яндекс.Метрика