Образ жизни как педагогическая категория

Образ жизни как педагогическая категория выступает перед нами, когда мы ставим вопрос о цели воспитания современного школьника; каким представляется нам личностный портрет нашего воспитанника,  проучившегося в школе десять лет? Каковы существенные признаки человека, окончившего школу и вступившего на порог самостоятельной жизни?

Тот, кто не ставит подобных вопросов, не нуждается в ответах на эти вопросы, правда, его профессионализм становится сомнительным, ибо профессиональная деятельность основывается на заранее очерченной цели и не существует как деятельность вне осознания желаемого итогового результата.

Целеполагание — одно из существенных отличий человека от животного: человек включается в деятельность, всегда имея в своем сознании цель; животное, производя искуснейшие действия (К. Маркс апеллирует к примерам тончайшей паутины паука и сложнейшим конструкциям сотов, создаваемых пчелой), такой цели не несет в своем сознании, подчиняясь природной воле биологического кода.

Сегодня мы избегаем вопроса о цели воспитания, не только пугаясь двуликости социальной ситуации, но и осознавая педагогическую сложность вопроса цели.
С одной стороны, воспитательный процесс должен формировать способность ребенка к свободному выбору и свободному проявлению индивидуального «Я», автономного от других.
С другой стороны, воспитательный процесс для того и организуется, чтобы жизнь ребенка вписалась в контекст \6\ социальной жизни того уровня культуры, который застает появившийся на свет ребенок.

Можно было бы сказать, что воспитание исполняет свое назначение, если только воспитанник как субъект своей жизни делает выбор в соответствии с достижениями современной культуры так, чтобы этот свободный выбор оставался в коридоре человеческих достижений и, неся на себе все черты неповторимости и уникальности того, кто этот выбор производит, оставался, в итоге, человеческим выбором, реализацией всей полноты присущих Человеку функций, но ни в коем случае — не выбором зверя, не свободой дикаря, не жизнью зомби, человекоподобного существа.

Указанное противоречие мы считаем ключевым, а его разрешение — основным признаком профессионализма педагога. Отодвинув в прошлое методику разъяснительно-иллюстративного принуждения («объясняю, почему нужно так, — приказываю исполнять необходимое — контролирую и наказываю, если требуемое не исполняется»), но не зачеркивая ее окончательно, — так как жизнь не отвергает напрочь ее частичной правомерности, а лишь сводит момент ее использования до минимума, мы направляем свои исследовательские усилия на созидание иной методики, способной разрешить обозначенное нами противоречие.

Оно разрешается, если признать право человека на индивидуальный выбор жизни и самостоятельное выстраивание жизни самим человеком в контексте общечеловеческих достижений культуры, если предоставить человеку роль стратега жизни, а значит, оснастить его способами самостоятельно строить свою жизнь по избранному им образу и осознаваемой им цели.
Узел данного противоречия завязан на цели воспитания,  предстающей перед нами в следующем виде: общим воспитательным результатом   педагогической деятельности является способность юношества (выпускников школы) строить жизнь, достойную Человека.

Образ жизни, формирующийся в сознании школьника, выступает в данном «строительстве» основанием: поведенческим ориентиром в каждый конкретный миг («достойно ль?») и идеальным представлением желаемого в системе жизненных перспектив («чего хочу в будущем?»). Отсутствие такого основания обнаруживает явственно его великую роль: перед нами молодой человек, не отдающий себе отчета в собственном поведении, которое складывается в полной зависимости от биологического состояния и психологические импульсов, а также индивид, живущий одним сегодняшним днем. Основанием сто существования является состояние «хочется» — даже не «хочу», ибо там, где говорится «хочу», присутствует толика субъектности, также, где царит «хочется», управляет ситуацией нечто неопределенное, аморфное, малоосознанное, растекающееся, зависящее от обстоятельств и целиком завладевающее поведением состояния. Люди, живущие на уровне зависимости от обстоятельств, придумали оправдание своему недостойному  поведению:
«Нельзя. Но, если очень хочется, то можно». Провозглашается эта расхожая фраза бездумно в качестве декларации свободы человека, как если бы декларировалась полная независимость «листка, оторвавшегося от ветки родимой и вдаль покатившегося, ветром гонимого» (Не об этом ли у Лермонтова в «Дубовом листке»?!).
Открыв для себя заново правомерность гедонизма и наслаждение благами жизни как содержание жизни, мы не справляемся с мерой этого права. Нарушая меру, теряем достойность жизни.

При формировании образа жизни в сознании человека его собственная жизнь становится предметом заботы, а выстраивание этой жизни — целью его деятельности. Но таковая деятельность возможна лишь при наличии цели как идеального представления о результате деятельности. Жизнь в качестве цели должна предстать перед внутренним взором субъекта жизни, пытающегося строить эту жизнь. Деятельность по устройству жизни была бы просто невозможной, если бы не рождался образ жизни, некая картина жизни в человеческом сознании под влиянием протекающего существования.

Конечно, этот обобщенный и в разной степени абстрагированный образ весьма подвижен, он постоянно дополняется, расширяется, углубляется, преобразуясь и видоизменяясь. Однако в его структуре сохраняется стержневой элемент, часто вплоть до самой смерти, если не произойдет «потрясения», когда «вся жизнь пересмотрена», «вся душа перепахана». \8\
Но какова субстанция образа жизни, что он есть такое, когда он существует? Его тело, или, как, говорят, ипостась? Поставим вопрос иначе: когда у человека наличествует образ жизни, то как проявляет себя это идеальное представление? Выступает ли это в виде некой картинки, которую время от времени воссоздает сознание? Или же это некая идея, оформленная одним суждением? А может быть, это одно понятие, вместившее в себя все содержание рожденного образа?

Ставя такого рода вопросы, мы, кажется, частично отвечаем на самый главный: образ жизни как социально-психологический феномен разновидовой; вероятно, он складывается в зависимости от сплетения условий и обстоятельств развития личности и определяется степенью личностного развития.
Однако при многочисленности индивидуальных разнообразий имеется, несомненно, что-то общее, свойственное образу жизни как таковому и человеку как субъекту жизни.
С одной стороны, образ жизни — социальный феномен, достижение человеческой культуры, восхождение к которой выявило сущностные основания жизни, позволяющие полностью реализовать все свойственные человеку как родовому существу функции. И, с этой точки зрения, образ жизни — это абстрагирование ее многих характеристик в ансамбле общих понятий. Например, когда сегодняшняя пресса, продающая себя вороватым нуворишам, ежедневно призывает стать богатым, то она отражает и пропагандирует определенный образ жизни, построенный на материальном приобретении; а когда в древности философ Диоген, согласно легенде, сел в бочку, он декларировал тем самым образ жизни, основанный на духовном содержании жизни.

С другой стороны, образ жизни — это психологический феномен, предстающий перед нами всегда в своем индивидуальном варианте: это своеобразная обобщенная картинка. имеющая определенные формы, детали, объем, структуру в сознании личности — почти не поддающаяся фиксированию, но вполне подвластная некоторому описанию.
Может быть, попробовать перенести ту картинку мира, что рисуется внутреннему взору, на бумагу? Рисунок будет схватывать лишь внешний облик образа, он не способен отразить существенное содержа и не в натуральных образах. Здесь необходимы способы, построенные на высоких абстракциях, несущие в себе широкие обобщения. Символ является таким способом.

Мы говорим: «Жизнь —  это море, по которому мы плывем», или «Жизнь —  это подъем на вершину горы, которая с восхождением становится все выше», или «Жизнь — это груз, бремя которого взвалили на тебя, не испросив твоего желания», или же «Жизнь —  это песня, которую надо петь от куплета к куплету все лучше».
Для кого-то такой картинкой станет уютный дом и покойные вечера за столом; кто-то описывает нарядные платья и путешествия в роскошных автомобилях; а кто-то видит свою жизнь как напряженную творческую деятельность по созиданию уникального. Часто образ достойной жизни восполняет реальную нехватку: голодный видит сытую жизнь; одинокий —  наполненную дружбой и любовью; глупый -  рисует себе высокое должностное положение и регалии, подтверждающее его интеллектуальную одаренность. Неповторимость личности порождает неповторимый индивидуальный образ жизни. Но общие черты этих индивидуальных характеристик позволяют объединить в типовые группы непохожих людей. Лев Толстой говорил, что все русские женщины либо Татьяны, либо Ольги, отмечая пушкинский гениальный дар рисовать реальный тип человека. Идиот, нарисованный Достоевским, —  это отнюдь не только князь Мышкин, но это ряд людей с подобным образом жизни.

По истечении некоторого времени, накопления опыта и оценивания протекающей действительности эта обобщенная картинка жизни складывается как неизбежное социально-психологическое образование личности. Но, разумеется, ее качественные характеристики различны и зависят от множества факторов —  причин, вызывающих развитие.
Обратимся к известной притче. Некий молодой человек шел но грязной дороге и вдруг увидел золотую монету, валяющуюся в грязи. Он нагнулся и подобрал ее. Пошел далее в поиске других монет. И, действительно, иногда они попадались ему под ногами… Так прошла его жизнь. Когда он умирал, его, глубокого старика, спросили, что такое жизнь. Он ответил: «Жизнь —  это грязная дорога, на которой иногда попадаются золотые монеты».

Мы не только строим свою жизнь в согласии с образом жизни, но и оправдываем свою жизнь сложившимся образом: «Вес воруют —  такова жизнь!»… «А кто не обманывал?!»  \10\ «А кто не любит деньгу?!…» и т. д. —  говорим друг другу, себя успокаивая, но, вероятно, потому и повторяем часто, что чувствуем недостойность утверждаемого, более того —  ведь знаем, что есть люди, которые не воруют, не пьют, не предают, не поклоняются злату. Но образ жизни, сложившийся в нашем сознании, уже господствует над нами, и мы подгоняем каждую минуту своего существования под эту модель.

В юности человек еще властен над образом жизни. Можно сказать, он даже способен выстраивать его путем духовных размышлений, анализа реальности, оценки свершающегося, ознакомления с научным материалом. Зрелость -  это разворачивай не на практике   сформировавшейся в юности жизненной модели. И тут уже модель —  образ властвует над человеком. И кажущаяся свобода взрослого (дети думают, что вырастут и станут свободными) есть полная зависимость от представлений о том, что такое достойная человека, а вернее, достойная меня как Человека жизнь.

Воспитатели обескуражены, видя кардинальные изменения в поведении детей: «Был таким хорошим мальчиком…», «… И откуда в нем это взялось?..» —  готовы оказать помощь воспитанию в его решающем влиянии на личность, потому что не могут объяснить личностные метаморфозы. Их внимание ограничивается поведением воспитанника, за рамками педагогического наблюдения остается складывающийся образ жизни, а значит и будущий выбор социальной роли, которую начнет играть нос пита и ни к, лишь только почувствует силу и способность к независимому от родителей и школы существованию. Если же прослеживать формирующийся у ребенка образ жизни, который, разумеется, он принимает как данность, то таинства, сюрпризы, мистические перевоплощения и неожиданные падения личности вмиг развеются, окажутся логическим завершением всей предыдущей жизни.

ЩУРКОВА Н. Е. Образ жизни, достойной Человека, и его формирование у школьника (Методическое пособие для педагогов школы).