Используемое в заглавии понятие «реальность» традиционно остается одним из проблемных. На любимые бинарные оппозиции: истинноекажущееся, объективное-субъективное, реальное-воображаемое, внешнее-внутреннее – накладываются структуры, разделяющие уровни бытия по степени осуществленности (потенциальное и актуальное), по способу существования – природные, социальные, духовные, например, и в результате мы получаем невообразимый коктейль, претендующий на объяснение универсума.

На наш взгляд, весьма продуктивна для построения объяснительных схем еще одна дихотомия – структурирование через реальности разделенные и неразделенные. Сам термин «разделенная реальность» вслед за Кастанедой стал достаточно эффективно использоваться в психоаналитических исследованиях в значении некой реальности, в которой аналитик со своим «другим» взглядом участвует наряду с анализандом [1]. Об этом же говорит и Д.В. Винникотт, понимая под разделенной (между людьми) реальностью реальность внешнюю и противопоставляя ее внутренней, психической, индивидуальной [2]. Мы, в свою очередь, полагаем, что под разделенной целесообразно понимать некую общую реальность, имеющую общие объекты, выступающие в качестве реперных точек. Более того, полагаем, что только разделенные реальности рассматриваются как подлинные, претендующие на статус объективных

Понятие «репер» от французского repère – метка, значок, зарубка, ориентир, знак, исходная точка. То есть реперные точки – это точки ориентира и точки отсчета чего-нибудь одновременно. В зависимости от типов объектов, выступающих в качестве реперных, мы можем выделить различные типы реальностей. Так, очевидно, что для физической, природной, объективной реальности как реперные выступают материально-вещественные объекты. Несколько сложнее обстоит дело с разделенными реальностями, реперные объекты которых имею нематериальную природу. Формат тезисов на конференцию не позволяет, к сожалению, остановиться подробнее на этой теме, но позволим себе утверждать, что для социальной реальности в любых ее аспектах, в частности, в плане коммуникации, в качестве важнейших (хоть и не единственных) реперных объектов выступают ценности.

Только функционирование в единой разделенной реальности, определенной единой ценностной структурой, позволяют осуществлять полноценную коммуникацию, более того, принимать человека «за своего», включать в некое поле доверия. Если рассматривать такой важнейший социальный процесс, как воспитание, то оно, по сути своей, есть процесс формирования системы ценностей, приемлемой и желательной для данного социума. Более того, сама социальная реальность – это «мир воплощенных ценностей культуры» [3, С. 79]. С онтологической точки зрения социальная реальность имеет коммуникативную природу, «существует в контексте коммуникации» [3, С.89]. «Понятие "коммуникация" в данном случае рассматривается в достаточно широком смысле как форма связи между объектами, в ходе которой происходит передача информации и устанавливается общность объектов в некотором отношении (само слово "коммуникация" происходит от латинского communicatio – делаю общим, связываю» [3, С.89]. Мы полагаем, что указанная «общность объектов» и есть феномен разделенной реальности. Более того, именно разделенная природа социальной реальности обеспечивает ее устойчивость через постоянное воспроизводство невещественных объектов социальной реальности в повторяющихся актах коммуникации.

Но речь сейчас не об этом. Нам хотелось бы озвучить тезис, позволяющий ответить на вопрос о том, почему же ложь, вездесущая и необоримая, более того, являющаяся неотъемлемой, органической формой человеческой активности [4], не является социально одобряемым феноменом. Даже «ложь во благо» оставляет в сознании как отдельного субъекта, так и в общественном, осадок неправильности, постыдности и вызывает немалые дискуссии. Различные определения лжи, акцентируя внимание на ее различных аспектах, в целом не противоречат: так, например, для И. Канта ложь «умышленно неверное показание против другого человека» [5, С. 293]. Согласно П. Экману ложь можно рассматривать как действие, которым один человек вводит в заблуждение другого, делая это умышленно, без предварительного уведомления о своих целях и без отчетливо выраженной со стороны жертвы просьбы не раскрывать правды [6]. Для Б.С. Шалютина ложь – не просто коммуникативный акт, а специфическое воздействие из числа осуществляемых через коммуникацию, и оно направлено непосредственно – на адресата лжи [4]. В наше случае важно только то, что ложь есть коммуникативный акт, и, как было отмечено, в основе коммуникативных актов лежат некие общие объекты и структуры, в том числе ценностные, формирующие разделенную реальность.

Лгущий, вводя в заблуждение, намеренно транслируя нерелевантную информацию, создает некую структурную подсистему реальности, иную для адресата лжи, чем для лгущего. Если рассматривать феномен лжи именно с позиции разделения реальностей, то реальность лжи будет иной для адресата, нежели для лгущего. Таким образом, возникает система не-разделенных реальностей. Другими словами, ложь создает альтернативные миры, в которых должен функционировать тот, к которому эта ложь обращена. «Другой мир» есть мир объектов, потерявших общность, переставших выполнять функцию реперных, в пределе – утративших ценность. Мы полагаем, что умножение реальностей в процессе лжи прямо связано с искажением ценностной структуры исходной разделенной реальности. В ситуации лжи страдают именно опорные точки, реперные ценностные объекты. В частности, используя ложь, мы исключаем другого из общей разделенной реальности, отказывая ему в праве на общность важных (для него) объектов.

Если следовать идеям М. Бахтина, «… обманутого превращают в вещь. Это один из способов насилия и овеществления человека» [7, С. 239]. Таким образом, на наш взгляд, причина социального неприемлемости феномена лжи не в моральных оценках факта лжи, не в деструктивных целях лгущего, а в не-разделении реальности, в нарушении общности реперных точек (будь то факты, ценностные системы, социальные институты и пр.). Если полагать стабильность реперных объектов базовым показателем нормального функционирования, «здоровья» сложных систем, и если учесть, что человек – зверь общественный, и разделение реальностей для него является базовой необходимостью, то акты лжи есть, по сути, угроза самому существованию как индивида, так и социума в целом. Особенно эффектно это проявляется, если ложь масштабна, затрагивает саму систему институционализации образцов и норм деятель-ности, базовую для социальной реальности, очевидно деформирует ценностные системы, идеалы и смыслы. Окончательно переходя на публицистику, можно с полной ответственностью заявить, что отношения, построенные на лжи, пусть и благой, обречены, и общество, в котором ложь становится идеологической нормой, не сможет существовать. … Однажды нам скажут правду, а мы уже не поверим…

Список литературы

1 Стафкенс А. Психоаналитические концепции реальности и некоторые спорные идеи нового подхода // Журнал практической психологии и психоанализа. 2002. №3.

2 Винникотт Д. В. Игра и Реальность. М., 2002.

3 Мартишина Н. И. Реальность и ее конструирование. Сибирский гос.ун-т путей сообщения. Новосибирск, 2009.

4 Шалютин Б. С. Человек лгущий // Человек. 1996. № 5.

5 Кант И. О мнимом праве лгать из человеколюбия // Трактаты и письма / ред. А.В. Гулыга. М. : Наука, 1980.

6 Экман П. Психология лжи. СПб. : Питер, 1999. 7 Бахтин М. М. Риторика в меру своей лживости / Автор и герой: К философским основам гуманитарных наук. СПб. : Азбука, 2000

Т.А. Кирик, г. Курган